Мой Пилигрим - Ксения Татьмянина Страница 17

— Ладно.

Пропуск выписали, через ворота пропустили, и пришлось садиться в маленький рабочий кортеж. Ненавижу Золотой район!

Он по площади занимал не равную долю. Город делился на «куски» как пирог, но точно не одинаково. Львиная часть здесь, наверное, как вместе взятые Мирный и Казематный. Частные особняки, главные улицы и задние проулки, обнесенные хоть и красивой, но стеной — чтобы не портить вид служебными кортежами, бегающими по поручениям слугами, фурами с едой, да и прочим. Господа здесь жили так, будто снабжения и обслуживания не существовало вовсе, все бралось из воздуха. Даже домашний персонал — горничные, подавальщики, хранители старались работать незаметнее призраков.

Но я ненавидела Золотой район не потому, что меня так жгло социальное неравенство жителей города, местных королей и их служебных рабов — в свое время и я успела попробовать вкусную жизнь, и ничего не имела против комфорта и помощников по дому. Кто в своем уме нарочно согласится жить плохо, если может жить хорошо? Ненавидела за вранье. По дурости и малолетству, из-за изолированности и редкого общения с миром, я реально принимала все за чистую монету: господа милостивы, щедры и стоят так высоко, потому что они элита в смысле талантов, ума и благородства. Слуги всех рангов преданы, благодарны и почти как семья в доме, где служат. Мастера, та самая полу-элита, где мне посчастливилось родиться, это гении своих дел — ювелиры, казначеи, архитекторы, портные. К ним же относились и певцы, и артисты — в Золотом был театр. И они как бы не служащие, как бы в стороне, вне зависимости от воли господ и не у них на зарплате. Вранье все — на деле первые с ума сходят от упоения властью, вторые их ненавидят и в тоже время ползают у ног, лишь бы не выгнали, а третьи пресмыкаются и льстят — лишь бы удержаться в серединке. Когда ты не обслуга, и воздухом дворцов и поместий вполне себе дышишь наравне с господами.

— Далеко?

— Нет.

Шариз — я такого не помнила. В Золотом на слуху было четыре имени, а остальные и учить не стоило. Да и не мое это было дело знать фамильные дома — хоть большие, хоть маленькие, мое дело было знать, как нужно было дрогнуть ресницами и как приоткрыть губки, если хоть кто из господ в мою сторону посмотрит…

— Ой, я нечаянно.

Ради эксперимента взяла и притворилась, что роняю коробки. А в порыве их удержать, не рассчитала хватку, замяла. У управляющего ни один мускул не дрогнул. Понятно, что из «Трех шкур» не торты везут с сахарными лебедями в короне, но даже внешний вид упаковки попортила, а ему плевать. Что за загадка?

Подъехали со стороны задворок, естественно, и когда проводили в дом, то внутри провели до приличных комнат, не служебных. Ждала минут десять.

Шариз сильно хромал. Он зашел сам, по-простому, без помпезных открываний дверей бегущим впереди невидимым служкой, практически доковылял до одного из кресел и поздоровался первым. От боли не морщился, — с ногой что-то старое и привычное, судя по всему. Из-за этой приметы я смутно его вспомнила. Имя — нет, а походку не как у всех — да.

— И вам не болеть. — Ответила на «здравствуйте», положила коробки на столик. — Ничего, что помяла? Открывайте, смотрите, внутри все целое, уверяю. К сроку опоздали, но ведь не пожар, да?

Шариз вздохнул:

— Не пожар. Хотел супруге устроить сюрприз, у нее день рождения, и подарить сразу, как проснется.

Немыслимо! Он что, объясняет мне причину жестких сроков вплоть до минут? Мне?!

— Выпьете кофе?

— Нет.

— Вы отказываетесь от кофе?!

Каким бы он ни хотел казаться, простым и без гордыни, а господин все же оставался господином, и наверняка ждал, что я, голодранка из города, в обморок упаду от предложения дорогого напитка. Думал, что неимоверно одарит чашечкой счастья красивую девушку с длинными косами. Шариз не знал о моем снабженце Ульрихе и о том, что кофе я пила буквально сегодня утром, и не самого плохого сорта. Он поразился отказом!

— Меня вообще-то время поджимает. Проверяйте, подписывайте, да я пойду.

Интересная у него получилась улыбка, да и посматривал он на меня прямо, без неловкости и брезгливости. Открыл коробки. В одной лежали три пары перчаток, и в другой три. Длинные, до локтей, из тонкой кожи — половина светлые и лайковые, половина темные и замшевые.

— У Валентайна прекрасная мастерская. Жалко, что упрямец продолжает работать в городе — ему само место у нас. Тем более, что за изделия мог бы брать в пять раз дороже, а работникам платить столько же. Дурак.

Может и дурак. Но у него пять цехов, и много работниц — и труд не грязный, как на очистках, и не тяжелый как на заводе, так что для нас он умничка. Шариз подписал бумагу. Отдал в руки и спросил:

— Вызвать вам кортеж, чтобы до ворот довез?

— Я пешком.

— А говорили, что время поджимает.

— Да, у меня еще дело есть в Золотом, личное. Все надо успеть.

— Тогда вам нужен зонт…

Он последнее и выговорить не успел, как дверь приоткрылась, чуть высунулся управляющий и кивнул головой. Подслушивал, был на чеку, и кинулся исполнять распоряжение.

Я огляделась, но не увидела ни одного окна в поле зрения из которого можно увидеть погоду.

— С чего вы взяли?

— Сломал ногу в нескольких местах, и много лет как имею свой превосходнейший датчик на сырость. С первой каплей кость начинает выть так, словно туда спицу вгоняют. Даже господа знают про боль, Аничка, в этом все люди равны.

— Ой, а вы обознались! Меня зовут Тактио.

— Врете и не краснеете.

— Ни словом не обманула. Вы говорите о той, кого на свадьбе тигр загрыз, так она умерла. Посмотрите внимательней — разве мы с ней на одно лицо? У той кожа была — жемчуг, глаза — сапфиры, губки — коралл… обознались я сказала.

Шариз помолчал, а когда расторопно вернулся управляющий с зонтом, посмотрел на меня и довольно улыбнулся:

— Какая короткая беседа, а сколько удовольствия. До свидания, Тактио.

— Всего доброго.