Полукровка - Тимур Туров Страница 17

Это дело князю Юрию, по смерти прозванному Долгоруким, аукнулось черным днем. Не стоило князю слушать наветы да верить поклепу на боярина. Хоть в деревнях по реке Москве, что Кучко принадлежали, и поклонялись богам прежней веры, а слова гадкого, на которое осерчал князь Юрий, боярин не говорил.

Незачем было чародею недобрым словом поминать князя, который не то что в магах разбору не имел, а и о волхвовании не ведал вовсе. Никогда бы не связался маг с простым, хоть и власть имущим смертным. Всегда бы договорился. Вот только князь слушать ничего не хотел. И последний вопрос, что мучил умирающего боярина, в одно слово умещался: «Кто?»

Кто тот скрытый враг, что, используя князя Ростово-Суздальского и великого князя Киевского, отобрал его владения и попытался отбить у него два мощных, необычно близко расположенных источника, что находились на холмах у реки Москвы?

И хоть князь Юрий завладел землями боярина и заложил на тех землях город, он так никогда и не узнал о той мощи, что попала в его руки. Город еще долго звался Кучковым, затем сменил имя, прозвался Москвой.

А потомки боярина-мага Степана Ивановича Кучко потери не забыли и не простили. Нет, не те сыновья Кучко, коих князь Юрий взял в Суздаль. И не дочь боярина Улита, на которой женил своего сына Андрея, прозванного Боголюбским. Были у опального боярина и другие отпрыски, не отмеченные в летописях и памяти людской, но имевшие свою собственную память, более крепкую, нежели у потомков, что ушли с Ростово-Суздальским Долгоруким, многое к рукам прибравшим...

* * *

На кухне пахло крепким свежесваренным кофе. Мама стояла у плиты и жарила глазунью. Папа по традиции листал какую-то распечатку и хмурился.

– Доброе утро, – приветствовал их Володя. – Мам, извини. Я вчера задержался, и с фотографиями не вышло. Сегодня в десять дома, как штык. И все тебе покажу.

Он уселся к столу. Мама неуловимым движением стряхнула яичницу со сковороды на тарелку. Всегда удивлялся, как у нее так получается жарить яичницу, что та не только не пригорает, но скользит по сковороде.

– Хорошо?

Мама подошла к столу, поставила перед ним тарелку. Кивнула:

– Хорошо.

Володя украдкой посмотрел на папу. Тот сидел, уткнувшись в чужую диссертацию, или что там у него, и делал вид, что ничего не замечает. Но по довольному лицу было видно – ни одно слово мимо его ушей не прошло.

– Пап, – позвал Володя. – А ты знаешь, кто такой Кучка?

Тот оторвался от распечатки и в крайнем удивлении приподнял бровь.

– Кучко? Ты имеешь в виду боярина Степана Ивановича Кучко?

Володя кивнул и налег на яичницу.

– Был по преданию такой суздальский боярин. Владел деревнями, расположенными на Москве-реке. А чего ты вдруг им заинтересовался? Не замечал за тобой страсти к истории.

– Так... – пожал плечами Володя. – А что с ним стало?

– Был казнен Юрием Долгоруким. По одной из версий князь велел убить его за грубость и присвоил себе его земли. По другой – виной всему жена боярина, на которую князь глаз положил. Об этом писал Татищев. Вообще там много легенд, хочешь, возьми почитай Забелина. Он вполне доступно все это расписывает.

Володя задумчиво покачал головой, отставляя пустую тарелку, и пригубил кофе. Забелина читать не хотелось. Вообще, зачем читать кучу нудятины, когда рядом сидит папа-историк, способный дать выжимку?

– Ты говоришь – легенды, – сказал он. – А на самом деле как было?

– А на самом деле никто не знает, – ответил папа. – Может, все это миф? Кучко появляется в поздних летописях. В ранних его не было. Только Кучковичи – то есть дети Кучко. Эти прославились заговором против князя Андрея Боголюбского – сына Долгорукого. Так что, возможно, никакого Кучко вообще не было.

– Был, – уверенно заявил Володя.

Папа посмотрел на него странно и повторил вопрос:

– И все-таки с чего ты вдруг им заинтересовался?

Володя отвел взгляд и одним глотком допил чашку.

– Этот Кучко мне всю ночь снился, – признался он.

* * *

Казненный боярин не давал покоя до обеда. Володя гнал от себя мысли о чудном сновидении. Пытался записывать лекции, но сбивался. Мысли все время возвращались к казни, случившейся сотни лет назад. Он попытался читать книжку под столом, но строчки плясали перед глазами, растряхивая смысл. В конечном итоге пришлось вернуться к автоматическому конспектированию лекции.

На перемене за стол рядом плюхнулся Андрюха.

– Вовик, пиво пьем?

Володя помотал головой.

– Ну, пошли хоть без пива, – предложил Потапкин. – Пофоткаешь.

– Извини, сегодня никак.

– Зануда, – подвел итог Андрюха и ретировался.

Володя не стал спорить, но высидеть последнюю пару не смог. Сбежал. Чем немало удивил Потапкина. А удивительного ничего не было. Его ждали.

С Олей он встретился на «Пушкинской». Они выпили кофе в кофейне возле метро и пошли гулять по бульварам. Историю про отца Ольга выслушала с пониманием, которого не хватало самому Володе.

– Теперь понятно, куда ты пропал.

– Ты не сердишься? – спросил Володя.

Девушка отрицательно покачала головой. Они шли мимо застывшего Есенина, что задумчиво смотрел на таджиков в оранжевых жилетках, собиравших листву в черные полиэтиленовые мешки.

– Какие страшные люди, – заметила Ольга.

– Почему?

– Они убирают осень в мешок. По-моему, это жутко. Не хочешь сделать кадр?

– Я не знаю... – невпопад ответил Володя. – Не знаю, как жить. Иногда вроде бы все понятно и все как всегда. А в другой раз я начинаю об этом думать и выходит, что посторонний человек мне родной отец, а папа с мамой совершенно чужие люди.

Ольга нагнулась и подняла несколько ярких листов.

– Мне кажется, ты говоришь глупости. Ты же сам сказал, что этот родной отец совершенно посторонний человек. Так? Так. И как, скажи мне, люди, роднее которых у тебя нет, могут быть посторонними?

– Но ведь по крови... – начал было Володя.

– Кровь – это такая условность, – отмахнулась девушка. – У тебя же папа историк. Ты должен знать, что все попытки отталкиваться от крови заканчивались кровопролитием. Главное – оставаться человеком.

Володя остановился. Это нечаянно оброненное «оставаться человеком» резануло по уху. Перед внутренним взором возник Николай:

«Ты пока не маг. Но можешь им стать. Хочешь?»

Это звучало как предложение яблока с запретного дерева.

«Хочешь?»

Словно предлагалось что-то крамольное.

«Хочешь?»

Словно соревнование с богами во всемогуществе.