Илья Муромец - Иван Кошкин Страница 17

— Порубежники пал успели пустить. Землю послушай.

Илья на бегу соскочил с Бурка, припал на колени.

— Ну, что там?

Богатырь догнал коня, не касаясь стремян, вскочил в седло.

— Чего молчишь?

— Плохо Бурко, свет Жеребятович. Гудит земля. И недалече, верст десять будет. Ты тут постой, я на горку сбегаю. Не выслали бы дозоры.

Илья, пригнувшись, взбежал на курган, на вершине которого стояла каменная баба — родная сестра расстрелянной. К самой вершине Илья подбирался уже чуть ли не на четвереньках. Осторожно выглянул из-за бабы так, что голова едва виднелась из травы. С минуту смотрел, затем встал в рост и махнул коню рукой. Бурко рысью взбежал на холм и встал рядом с хозяином. Горизонт был затянут мглою, сквозь которую с трудом пробивалось вечернее солнце.

— Дым?

— Уже не один дым, Бурушко, там и пыль столбами. Калин в десяти верстах. Если с обозом идет — через три дня будет под Киевом.

Человек и конь молча смотрели на степь, над которой поднималась стена дыма и пыли.

— Ну, не век же тут стоять. До порогов ночь скакать. Или ты кого-нибудь скрасть хочешь?

— Вот мне только скрадывать сейчас, Бурко. Я в погребе отвык, меня всякая собака за версту услышит.

— Ну и что, так вслепую будем их ждать?

— Кто-то пал успел пустить. Скакни раза два-три, может, порубежников углядим.

Муромец сел в седло, и Бурко с места ушел в скок, подлетев как можно выше.

— Вон, вон они, — крикнул Илья, указывая куда-то вниз. — Давай к рощице.

Бурко упал возле дубовой рощи, что выросла когда-то у русла давно ушедшей куда-то реки. Возле почти заросшего «старика» паслось пять изможденных расседланных коней. Людей не было видно.

— Кони вроде бы наши, — пробормотал Илья, на всякий случай вытаскивая лук из налучья и накидывая тетиву.

— Может, захваченные, — тихонько ответил Бурко. — Осторожней давай, ты-то в кольчуге, а я нет. Еще попадут куда-нибудь.

— Эй, люди добрые, вы бы показались, что ли? — крикнул Илья, накладывая стрелу на тетиву. — Если свои, так поговорить надо, а чужие — так лучше сразу сдавайтесь!

— Кого там леший несет? — донесся откуда-то сверху, с высокого дуба, усталый голос.

Вместе с голосом донеслась стрела, воткнувшаяся в землю прямо перед ногами коня. Илья ослабил тетиву и громко подумал вслух:

— Вот помню я, был один такой любитель с дуба на хороших людей поорать. И, главное, чем кончил? Выбил я ему око со косицею да отвез в Киев, так он и там не успокоился. Пришлось, болезному, голову срубить. А ну, кончайте валять дурака да слезайте!

— Да никак это Илья Иванович! — голос из усталого сделался радостным.

Ветви на дубе зашевелились, и по ним медленно, словно боясь, что руки и ноги подведут, начал спускаться человек. Илья подъехал поближе. Одежа и сапоги на порубежнике были драные и грязные, кольчуга закопченная, лицо перемазано потом и грязью.

— Илья Иванович, вышел наконец! — порубежник соскочил на землю, ноги подкосились, и он упал на колени, поднялся и на заплетающихся ногах побрел к богатырю.

Муромец слез с коня как раз вовремя, чтобы подхватить воина, которому снова изменили ноги.

— Тебя как звать, витязь? Лицо вроде помню — имя вспомнить не могу.

— Михалко я, Путяты сын!

— Брат Забавы? Ты же племянник княжой, чего тут сам-четверт по степи гоняешь?

Молодой воин махнул рукой:

— А что мне в Киеве делать, Илья Иванович? С сестрой в тереме сидеть, в куклы играть? Или на пирах мед мимо рожи нести да под стол падать? Отец мой в поле полевал, чем я хуже? Застава моя за Воронежем стояла. Самая дальняя была. Еле успели сняться. У Калина перед Ордой облава идет наши сторожи хватать да заставы палить. Было у меня пятьдесят молодцов, да наскочили на загон — только два десятка и прорвалось. Я с четырьмя станичниками остался и дальше поглядывать, а другим велел на Киев идти. Ты их не видел?

Муромец покачал головой.

— Что мне с вами делать-то, отроки? Мне на Пороги надо, богатырей ворочать, а не вас пасти. Кони устали?

— И кони, и мы сами. Да ты не опасайся за нас, Илья Иванович. Сюда они не пойдут — там дальше низина, болотина длинная, а с другой стороны — старик мешает. Они мимо, к реке двинутся. Мы до полуночи отдохнем и по звездам к валам двинемся, — парень помолчал. — Своей волей вышел или дядя выпустил? Нехорошо он тогда с тобой, неправильно.

— Да нет, Михалко, — грустно улыбнулся богатырь. — Правильно меня Владимир тогда в погреб запер. От моих забав богатырских люди стоном стонали. Плохо только, что по-подлому он это сделал, да и то... Так что он меня позвал, и Апраксия, и народ. И еще кое-кто. Мы уж и прощения друг у друга попросили.

— Князь у тебя прощения просил? — с восхищением уставился на Илью молодой воин.

— Ну-ка, потише давай, — спохватился Муромец, — нечего об этом звонить на всю округу. То дело прошлое, я виноват поболе, чем он. Ну, раз вы такие молодые да ранние, двинусь я, пожалуй. В Киеве сейчас в дружине старший Сбыслав Якунич, знаешь такого?

— Знаю, — кивнул Михалко.

— Как придете, если я еще не ворочусь, доложитесь ему, он князю передаст. И вот еще что, — Илья уже сидел в седле. — Смотрю я, ты воин храбрый и умелый, хоть и молод. Сколько тебе годков?

— Двадцать два.

— Тю-у-у-у. А до сих пор в Михалках ходишь. Будь ты отныне Михайло. Бывай!

Верный Бурко с места ушел вскачь, разгоняясь для прыжка. Молодой порубежник потер глаза.

— Михалко! Это что, взаправду Муромец был? — крикнули сверху.

Парень расправил плечи:

— Был Михалко, а теперь Михайло! Сам Илья Муромец так нарек!

* * *

Илья не знал, как Бурко ухитряется в темноте угадывать, куда скакнуть в очередной раз. Доверившись коню, он просто любовался тихой ночью. Ни облачка на небе, звезды светят ярко, пересекают небосвод падающие огни. В бледном свете луны видны проносящиеся тени — то сова пролетит, то нетопырь, то ведьма. На Востоке встает зарево — горит подожженная перед печенегами степь, иногда внизу мелькают огоньки — то ли станица ночует, то ли караван ладит перед войной проскользнуть, а то и смерды чьи-то решили подальше от княжьей руки в степи зажить, надеясь, что печенеги не найдут.

— Эй, ты там не уснул? — не оборачиваясь, спросил Бурко.

— Да нет, Бурушко, я вот смотрю и думаю: до чего же все соразмерно устроено на земле, так чего нам спокойно не живется?

Бурко помолчал.

— Ты это к чему спросил?

— Да так, просто подумалось. Звезды светят, Днепр течет, леса стоят, места в степи — самому подумать страшно. Чего воевать-то?