Кудеяр. Вавилонская башня - Феликс Разумовский Страница 17

У Кнопика, двор-терьера профессора Звягинцева, была теперьне жизнь, а малина. А то!.. Хозяин оставил пагубную привычку куда-то исчезатьни свет ни заря и появляться лишь к вечеру. Теперь он целыми днями сидел дома.И, понятное дело, выгуливал пёсика раза в три чаще обычного. Откуда было знатькобельку, что такое добровольно-принудительный отпуск без содержания?.. Онтолько понимал, что в жизни произошли перемены. И, естественно, к лучшему. Аещё к хозяину почти ежедневно приходили гости, добрые знакомые Кнопика, и,случалось, они отправлялись на прогулку все вместе…

Но об этом чуть позже.

Однажды утром, когда Звягинцев только-только привёл Кнопикас ритуального променада, профессору позвонили из Америки. Кто? Ну конечно же…

– Здорово, Изя!.. – чуть не до слёз обрадовалсяЛев Поликарпович. Одной рукой он держал трубку, другой снимал с терьераошейник. – Да ничего, спасибо, живём – хлеб жуём… Ты-то как?

Рассказывать Шихману о передрягах в «Гипертехе» у негоособого желания не было. Впрочем, тут же выяснилось, что и в благополучнойАмерике бардака было не меньше.

– А никак! Расслабляюсь, – довольно-таки злоответствовал Ицхок-Хаим Гершкович. – Хотел было опять к вам приехать… ноне с этой же идиоткой Сарой и гомиком Питером! – Шихман фыркнул так, чтоЗвягинцев мог оценить всю силу его омерзения. Было слышно, как за океаномплеснулась вода в джакузи. – Я тебе как-нибудь расскажу на досуге, как этидвое вошли в большую науку… Вернее, кто и как вошёл в Сару Розенблюм… и сколькодерьма вышло из Питера О’Нила. В общем, как ни уговаривали, в эту комиссию я ниногой. Ваши аномальные поля как-нибудь обойдутся без нас. Чудес, к словусказать, и здесь хватает…

Лев Поликарпович насторожил уши.

– Я тут был в Иллинойсе по приглашению тамошнегоуниверситета, так у них такое, – продолжал Шихман. Видимо, «не телефонных»разговоров он в принципе не признавал. – Не знаю, как у вас, а там всезаконы физики раком встали. Какой Максвелл, какой Фарадей, какое что! Ни хренапонятного. Короче, Лева, всё катится к черту, грядёт конец света. И свернетсянебо в свиток, и погаснет солнце, и луна станет цветом, как власяница. А винойтому коммунисты, говнюки из Белого дома и ученые мудозвоны типа Пита О’Нила…Ладно, рад был тебя слышать. Позвоню на днях.

Чувствовалось, что настроение у без пяти минут нобелевскоголауреата было не очень.

– Счастливо, Изя, – задумчиво проговорил Звягинцевв трубку, уже попискивавшую гудками отбоя, покачал головой и строго одёрнулКнопика, стремившегося на кухню, к миске. – Куда? А лапы мыть?..

Скоро к Льву Поликарповичу должны были прийти его молодыесотрудники. Так же как их руководитель, обвинённые во всех бедах «Гипертеха» иотправленные вместе с ним в бессрочное автономное плавание. Звягинцев поначалудаже задумывался: почему Опарышев выпер всю его лабораторию в отпуск, вместотого чтобы взять да чохом уволить?.. И через некоторое время, как емупоказалось, понял причину.

В ситуации вроде теперешней увольнение было бы делобесповоротное. А стало быть, как на Руси принято, чреватое разрываниемтельняшек и битьём тарелок. О головы. И, понятно, Опарышев на такое подписыватьсяне желал, а то мало ли чем в итоге может кончиться. Между тем человек в отпускебез содержания как бы балансирует на одной ноге, пребывая в неустойчивомравновесии. Может, всё-таки простят, может, примут обратно? А если с повиннойголовой явиться, вдруг смилостивятся? Допустят заново к любимой работе?.. «Авот тут-то я им новую тему подкину. Самую скучную и рутинную. Уж мой новыйзамдиректора по науке, Кадлец, что-нибудь да присоветует…»

И откуда было знать высокому начальству, что дома упрофессора Звягинцева с недавних пор обосновался новый компьютер взаменпогубленного неведомым вирусом. И был, пожалуй, даже мощней казённоголабораторного. Его приволок в дом ко Льву Поликарповичу загадочно ухмыляющийсяГринберг. Данные и программы, которые было строжайше запрещено выносить заинститутские стены, несколько позже доставил лично замдиректора по режиму, ИванСтепанович Скудин, профессорский тесть. Явился и без лишних слов вытащил из-запазухи толстую пачку лазерных дисков. «Вот. Осваивайте». А ещё через сутки накухне у Звягинцева сидела в полном составе вся тридцать пятая лаборатория: «Нучто, шеф, приступаем?..»

Десяток с лишним лет назад, когда в стране шли полным ходомреформы и учёным было натурально нечего кушать, Лев Поликарпович нередкозамещал коллег и знакомых, работавших в различных питерских вузах и вовсю«халтуривших» в более денежных фирмах. Однажды он пришёл в Политех [10]несколько раньше времени. В аудитории ещё не кончилась предыдущая лекция, и онзаглянул послушать – просто из интереса, как нынче физику студентам читают. Кего удивлению, оказалось, что с кафедры велись речи вовсе не о кинетическойэнергии и не об упругом соударении тел. Лектор производил форменный «разборполётов», подводя итог выступлениям на недавнем заседании студенческогонаучного общества – СНО, весьма модного в те времена. Вернее, всё вниманиефизика было посвящено одному конкретному докладу, сделанному каким-то АльбертомГоловкиным. «Вы посмотрите только на этого сноба! – кричал лектор, иЗвягинцев даже огляделся, ожидая увидеть провинившегося выставленным на лобноеместо. – Это же надо иметь подобное пренебрежение к работе своих же товарищей!Они, между прочим, под дождём и в грязи эту установку монтировали, плёнкипроявляли, а потом за электронными микроскопами слепли…» Тут Звягинцевусделалось интересно, он пропустил мимо ушей чисто нашенский сомнительный пафосгрязи под дождём и безвременно испорченного зрения и стал слушать. Скорооказалось, что хоздоговорная работа была посвящена расползанию железнодорожнойнасыпи под нагрузкой от поездов, идущих по рельсам. Пресловутые студенты,мокнувшие в грязи, работали «за зачёт». Научным руководителем являлся самлектор. А криминал студента Головкина состоял в том, что он указал – и, помнению Льва Поликарповича, вполне основательно – на бессмысленность данных,выдаваемых установкой в её нынешнем виде. Начиная с того, что измерения производилисьсовсем не по тем осям, вдоль которых внутри насыпи происходило движение. Такчто можно было и не портить глаза, расшифровывая крохотные кадрики киноплёнки,на которых помех было к тому же существенно больше, чем информации…