Чара силы - Галина Львовна Романова Страница 17

Одорех хлопнул в ладоши.

И тут же толпа пришла. в движение. Среди людей Одореха не было больше подвыпивших гуляк — все вдруг оказались трезвыми. Не было больше радушных хозяев и гостей — все сразу разделились на врагов и друзей, а те, еще быстрее, — на победителей и побежденных.

Выхватывая оружие, хозяева бросились на гостей, валя их наземь и безжалостно пресекая все попытки к сопротивлению. Тех, кто выпил больше, чем следовало, просто оглушали и связывали, но с большинством пришлось повозиться. Кто‑то из спутников князя выхватил меч и бросился на врагов, но после первых выпадов оружие выбили из рук, отрубив его вместе с кистью.

Сам князь Вячек был настолько не готов к бою, что опомнился только тогда, когда его, связанного как барана перед закланием, поставили подле его сына. Пленный юноша взглянул на отца и отвел глаза, краснея от боли и стыда.

— Прости, отец, — прошептал он едва слышно.

Связанных, оглушенных и раненых гостей стаскивали в кучу, порой просто швыряя наземь у ног Одореха. Тот остался стоять на одном колене, прищуренными глазами следя за происходящим.

Вячек рванулся к нему.

— Что это значит, вождь? — воскликнул он. — Что ты делаешь?

Одорех снизу вверх смерил князя долгим взглядом.

— Делаю что хочу, — скривился он. — Мой верх теперь, и ты мой пленник.

Князь оглядел своих людей, которые угрюмо молчали. Многие из них были ранены или искалечены.

— Что ты с нами будешь делать? — спросил князь тихо. — Продашь на юг?.. Я могу дать выкуп…

Одорех внимательно выслушал от толмача все, что сказал Вячек, и покачал головой:

— Не нужны мне твои табуны, коназ. И оружие не нужно. И продавать я тебя не стану. Но ты умрешь сейчас… как и он!

Палец нацелился на отрока, и тот побелел, отшатываясь, но не издал ни звука.

— Почему? — только и мог вымолвить князь.

— Казню его — ты повелел, — равнодушно объяснил Одорех. — Казню тебя — ты кровь сына родного мне отдал, и сердце твое не дрогнуло.

— А остальные? Со мной брат мой, его и мои сыновья, наши люди...

И остальных, — довольно оскалился Одорех, — чтобы мстить за тебя и род твой было некому!

— Но как же закон? — пробормотал ошеломленный Вячек. — Ведь с гостями так не поступают!..

Вождь кочевников не успел ответить — сквозь толпу, окружавшую пленников, протиснулся какой- то человек. Подбежав к вождю, он что‑то почтительно прошептал ему на ухо.

Тот одним прыжком вскочил на ноги.

— Готово, — объявил он, потирая руки. — Ведите их!

Пленники разом рванулись, но тщетно. Каждого схватили по трое воинов. Некоторых подняли на руки и понесли.

Самого князя уводили предпоследним, давая ему возможность увидеть, как ведут на казнь его людей и родичей. Подле него оставался всего один пленник — его сын.

Одорех гордо оглядел эту пару.

— Повезло мне, — похвалился он, — обо мне долго сказители петь будут, как я на малого птенца подманил всю стаю!

Вокруг засмеялись, а толмач привычно перевел слова кочевника пленникам.

Услышав это, отрок неожиданно дернулся из державших его рук с такой силой и прытью, что его не удержали. Он упал в ноги князю и закричал:

— Прости меня, отец! Я не виноват!.. Прости!..

На него накинулись, прижали к земле, затыкая рот. Но он продолжал биться и кричать еще очень долго — даже пока его несли вслед за князем и Одорехом.

Опушку леса, мимо которого некоторое время назад проехали гости, направляясь в стан кочевников, теперь было не узнать. Шагах в двадцати вглубь была небольшая поляна на вершине невысокого ровного холма. Пока в стане шел пир, здесь срыли весь дерн и выкопали неглубокую широкую яму с отвесными краями. Пленных подводили или подтаскивали к яме и бросали вниз. Все, даже молодые, молчали, стиснув зубы, и только когда подволокли того самого отрока, что отчаянно вопил во все горло и молил о пощаде, некоторые отвернулись, пряча глаза.

Его столкнули к остальным, и отрок тут же прижался к краю ямы, всхлипывая и стуча зубами от страха.

Вячек не чувствовал ничего, словно и не с ним все это происходило. Глядел на яму, горы земли по сторонам, людей с факелами и кирками вокруг, молчаливые деревья, что безучастно смотрели на происходящее у их ног, и поражался себе. У князя не дрогнула ни единая жилка, когда его подвели к краю ямы и придержали из почтения к мужеству чужака.

Снизу на князя глянули остальные — кто отрешенно, кто преданно, кто печально, но все — спокойно. Только одно лицо было залито слезами — отвергнутый сын, из‑за которого, как говорил Одорех, они все попали сюда, плакал, не стыдясь слез. В глазах его светился страх.

Вячек сам спрыгнул в яму и взглянул на отрока.

— У тебя сердце зайца, — презрительно бросил он. — Не мог жить как надо, сумей хотя бы умереть достойно!

Отрок шарахнулся прочь, вжимаясь в землю, она осыпалась под его ногами, стекая вниз струйкой.

Одорех Хромой подъехал к яме верхом вместе с сыновьями и знатью. Спешившись у края, он подошел и наклонился к пленникам, поманив пальцем князя.

— Слушай, что скажу, коназ, — тихо заговорил он вдруг на языке племени Вячека. — Перед смертью обязан ты узнать кое‑что. Помнишь, ты говорил, что земля эта вся ваша была — ваших отцов, дедов и прадедов. Так вот знай, что земля будет вашей уже насовсем, как ты хотел, — она станет твоим последним я вечным домом…

Он выпрямился и отошел от края, махнув рукой: «Зарывайте».

Когда комья земли полетели в яму, люди словно очнулись. Послышались крики, мольбы и проклятья. Громче всех вопил отрок. Он отчаянно извивался в своих путах, пытаясь ослабить ремень и спастись. Отрок оказался на краю ямы, где был уклон, и это ему немного помогло — он рвался вверх и звал на помощь еще долго после того, как последний ком земли упал на него…

Одорех стоял, глядя на яму, и не двигался с места. Вождь кочевников внимательно следил за тем, как идет работа. Только когда яма была засыпана полностью, и на поверхности не осталось и следа от закопанных здесь нескольких десятков людей, и могильщики начали уже укладывать на место дерн, он протянул руку.

Раб тут же подвел ему жеребца. Припав на хромую ногу, Одорех вскочил в седло, но не успел и тронуть коня с места, как из ночного леса донесся приближающийся стук копыт.

* * *

Даждь и сам не понимал, что заставило его спешить в ненужную ему сторону. Доверившись Хорсу, он пустил коня без повода, и тот через десяток шагов круто свернул с торной дороги на лесную тропу. Жеребец упорно шел по ней и не желал останавливаться, даже когда завечерело. Он тянулся дальше и пробовал кусаться, когда Даждь спешился.