Магистр ее сердца - Оливия Штерн Страница 17

— Ты чувствуешь, как здесь пахнет?

— Кровью?

— Нет, — Мариус покачал головой, — совсем не кровью. Мне интересно, почему. Эффект магического купола?

Авельрон промолчал, да и не знал он, что ответить. А Мариус аккуратно закрепил повязку, снова сел на стул. Происходящее нравилось все меньше и меньше.

— Авельрон, — позвал он, — ты можешь мне рассказать, что ты чувствуешь? Только честно и ничего не скрывая. Все. Начиная от телесных ощущений и заканчивая тем, что творится у тебя в голове. Мы никогда не говорили об этом, но, возможно, после падения Пелены что-то изменилось в тебе самом, и теперь у тебя есть магический резерв? Возможно, именно твоя магия вступает в конфликт и с куполом, и с моим лечением?

— Хорошо, — тихо ответил Авельрон и умолк, раздумывая.

Мариус терпеливо ждал. Со своего места он мог наблюдать за лицом раненого, и от Мариуса не укрылась скользнувшая вдруг гримаса ненависти. Но уже в следующий миг лицо Авельрона разгладилось, он вымученно и кротко улыбнулся — так, что Мариус ощутил прилив жгучего стыда. Оттого, что вынужден держать брата Алайны в этой душной комнате, в башне Магистра, оттого, что не может — просто не может себе позволить — отпустить Авельрона к отцу.

— Раны почти не болят, — наконец произнес Авельрон, — я бы и не почувствовал, что там что-то не так. Но иногда… Знаешь, мне кажется, что по ночам… Ведь здесь нет окон, поэтому я не могу сказать точно. Иногда делается очень больно, словно кто-то железные крючья загоняет под ребра. И именно тогда… Да, именно тогда мне кажется, что я не один здесь. Нет, я не имею в виду сиделку. Это что-то другое. Это не-я…

— Ты под куполом, ничто не может проникнуть извне.

— Да, наверное… — глаза Авельрона подернулись дымкой. Всего на миг. Но Мариус очень внимательно наблюдал за своим подопечным, чтобы в который раз утвердиться во мнении о том, что сидеть Авельрону в башне еще долго. Ровно до тех пор, пока не станет ясно, что ж с ним творится.

— А еще, очень часто, я закрываю глаза и вижу светящиеся точки в пустоте, — сказал Авельрон, — я не знаю, что это такое. Но я как будто чувствую их, их всех. Это как светлячки в траве. Они постоянно передвигаются, но…

— Говорят с тобой?

— Нет. — усмехнулся горько, — молчат. А мне бы хотелось услышать и понять, что это такое.

Он судорожно выдохнул и обмяк на постели, как будто разговор вытянул последние силы.

— Уходи, — сказал глухо, — я очень устал. Передай привет сестренке. Мне бы… очень хотелось с ней повидаться, я ведь даже не знаю, сколько мне осталось.

Мариус молча поднялся, еще раз окинул взглядом спину Авельрона.

Нужно будет распорядиться, чтобы поменяли повязку. Наложили заживляющую мазь на раны. И, наконец, что-то нужно решать. Что-то сказать Сантору о здоровье его сына.

Авельрон лежал на животе, повернув голову, так что Мариус прекрасно видел его лицо. Он очень быстро уснул, Авельрон, и во сне его лицо постоянно менялось. Словно тени облаков на земле, сменяли друг друга эмоции. Полное умиротворение во мгновение ока переливалось в испуг, страдание — и точно также, очень быстро — в ненависть, до оскала зубов, до сдавленного рычания.

Мариус вздохнул. Что ж с тобой творится, Авельрон? Осторожно, стараясь не разбудить, потянулся к нему собственным магическим восприятием, все равно что вьюнок выбросил мягкие усики. Ближе, еще ближе… Красивое лицо Авельрона снова исказилось, из груди вырвался хриплый стон боли — а Мариуса приложило так, что перед глазами полыхнуло раскаленно-белым. Он вдруг обнаружил себя привалившимся боком к стене, трясущимися руками цеплялся за дверной косяк, чтоб не упасть. Все внутри жгло, болело так, что хоть вой, перед глазами замельтешили цветные мошки.

Так. Он заставил себя глубоко вздохнуть. Дыши, Мариус Эльдор. По крайней мере, за свою целостность ты можешь не опасаться.

Энергетические контуры постепенно выпрямлялись, хотя их и здорово скрутило. Но основную свою задачу они выполнили, отразив нанесенный удар. Кто его нанес — непонятно. Ну не Авельрон же, в самом деле. Но кто-то очень не хотел, чтобы Мариус узнал, что на самом деле творится с бывшим крагхом.

Отдышавшись, Мариус выпрямился, посмотрел на Авельрона. Тот не проснулся. Лежал и блаженно улыбался во сне, словно видел что-то очень приятное.

* * *

К тому времени, как часы на эрифрейской башне пробили два часа дня, Мариус чувствовал себя выжатым, перемолотым и раздавленным. Освобожденные пленники отбыли в сопровождении нескольких стражей к границе. Телору и Ливу отправили в карете Надзора в его нынешний дом. Сам же Мариус вспомнил о том, что только середина дня, что ему еще придется решить кучу дел Надзора, и что живот прилип к спине. Хотел попросить обед к себе в кабинет, но потом огляделся — взгляд снова и снова цеплялся за багровые узоры на коврах — и решил, что пообедает где-нибудь в городе. Он оставил распоряжения для секретаря, обозначил место, где его искать, ежели что, и уже порталом перешел за пределы резиденции Надзора.

Конечно, можно было бы пообедать и в кабинете. Но не хотелось. Казалось, что там слишком душно, слишком натоплено — всего "слишком". То ли дело зимняя Эрифрея — прохладный, но не холодный ветер, редкий снежок и высокое южное небо.

Сегодня небо было затянуто слоистыми облаками, светло-серыми, с розоватым жемчужным отливом. А вот со снегом не повезло: тот, что выпал, весь истаял. Мариус запахнул плотнее сюртук и зашагал по мостовой прочь от стен Надзора, туда, в город.

Как нарочно, он шел по улочке, где когда-то купил своей птичке конфет. Поймав себя на том, что улыбается, Мариус и сейчас завернул в тот магазинчик, а вышел уже с маленьким сундучком из толстого картона в кармане. В сундучке, словно сокровища, лежали кругленькие конфеты-шарики, с фундуком внутри. Мариус даже позволил себе немножко помечтать о том, как скормит эти конфеты Алайне, а потом потребует, чтоб она его тоже кормила, а сам будет коварно целовать каждый сладкий пальчик. Он шел — и улыбался. Совершенно счастливый, почти свободный. Вечером. Надо просто дождаться вечера…

Обедать решил в ресторане "Бык и мясник". Это было в меру дорогое, но приличное заведение. С добротной деревянной мебелью, шелковыми обоями на стенах и тяжелыми бархатными шторами на окнах — орехово-коричневыми, прямо как те конфеты, что дожидались своего часа в кармане. В "Быке и мяснике" приятно пахло жареным мясом, душистым перцем, смесью трав. Официант оказался расторопным малым, а, поскольку посетителей в этот час было не много, очень скоро Мариус получил свою отбивную с картофелем, жареном дольками, нежный спаржевый суп-пюре и чай с лимонным пирогом.

Спаржевый суп был великолепен и таял во рту, оставляя приятное сливочное послевкусие. Отбивная тоже не подвела, и примерно к ее середине Мариус понял, что все-таки достойно завершит свой первый день бытия магистром и не свалится в голодный обморок. Стоило, однако, потянуться к чашке с чаем, как его отвлекли — причем самым наглым образом. На стол тяжело легла пухлая дамская сумка, и знакомый бархатистый голос произнес: