Чингисхан. Книга 2. Чужие земли - Сергей Волков Страница 17

От удивления настой попадает не в то горло. Булькаю, тараща глаза. Наконец мне удается проглотить питье и сказать:

— Вот те нате! Ты ж сам говорил, что торопиться не надо…

— Говорил! — Нефедов раздраженно щурится. — Но сегодня вернулись разведчики. Князь все время посылает дальние дозоры к Пянджу, к границе, в Нуристан. В общем, неспокойно вокруг. Как бы нас не коснулось…

Последние дни мы с Телли почти не видимся. Она с матерью и сестрами все время находится на женской половине княжеского дома. За ворота выходит только в сопровождении пожилой толстой служанки. Я спросил у Нефедова, почему она приходила ко мне, больному, и накладывала целебную мазь? Оказывается, у махандов есть поверие, что рука юной княжны — это длань богини жизни Дзивы. Ее прикосновения исцеляют. Ну а мудрый Риши для подстраховки снабдил Телли, перед тем как ее отправили ко мне, горшком с мазью.

Не знаю, что сыграло главную роль — пенициллин, выращенный на испорченном сыре, отвары и настои или рука Телли и впрямь стала рукой богини — только на второй неделе пребывания в Махандари я наконец-то чувствую себя здоровым.

По этому случаю князь Атхи закатывает праздничный пир, продолжающийся всю ночь. Мы пьем махандское вино и пиво, едим, слушаем игру на местных гуслях, называемых «зузан», любуемся танцами девушек, среди которых особой грацией и статью, конечно же, выделяется Телли. Она пляшет впереди всех, в роскошном, шитом золотом, платье.

Это танец огня. Мне почему-то кажется, что княжна танцует его для меня.

В течение нескольких последующих дней я ищу встречи с Телли, но мне не удается увидеться с ней даже украдкой. Нефедов, мрачный, как туча, время от времени заводит со мной разговоры о побеге, но я его не слушаю.

Сегодняшнее утро — особенное. Ночные стражники, дежурящие на башенках, на рассвете замечают над Буй-саром радугу. Риши, как верховный жрец, сразу объявляет это добрым знаком и маханды целыми семьями тянутся в Пещеру предков — Молиться душам давно умерших соплеменников. После обеда во дворах отчаянно блеют жертвенные бараны, а ближе к четырем часам на главной площади происходит обряд жертвоприношения. Лучшие части бараньих туш — печень, сердце, почки, мозги — Риши и старейшины сжигают в огромном бронзовом жертвеннике во славу богов и пращуров.

Когда обряд заканчивается, Нефедов отводит меня в сторону.

— Пойдем, тебе надо взглянуть на это.

— На что?

За городской стеной на равнине есть курганы. В них похоронены предки князя. Это очень интересно.

— Да чего там интересного? — я искренне не понимаю профессора. — Видел я. Земляные холмы, поросшие травой.

— ТАМ очень интересно! — выделяя голосом первое слово, говорит Нефедов и подмигивает мне.

Чувствуя себя полным болваном, плетусь за ним к городским воротам. На ночь их запирают, но до захода солнца еще далеко. Мы огибаем сторожевую башенку. На ее вершине маячит дозорный. Долина Махандари подернута сизой дымкой. По холмам бродят стада яков.

Нефедов ведет меня вдоль стены, потом по краю земляного вала и вниз, к курганам. В какой-то момент он останавливается и говорит подозрительным голосом:

— Мне в сапог попал камень. Ты иди по тропинке, я тебя догоню…

Тропинка вьется между камней, утопающих в зелени. Вокруг много ромашек, самых обычных ромашек, таких, как у нас в России.

Вот и курганы. Их девять. Высотой в десяток метров, с крутыми склонами они цепью тянутся вдоль подножия горы. На вершине крайнего кургана замечаю сидящего человека. Он смотрит в сторону заката. Опустившееся к зубчатой стене дальних гор солнце красит его голову и плечи в пурпур.

Я поднимаюсь на курган. Трава шелестит у меня под ногами. Человек слышит звуки шагов, поворачивается ко мне.

Это Телли.

Ладони мои влажнеют. Девушка украсила свои золотые волосы венком из ромашек. Солнечные лучи прошивают белые лепестки насквозь и венок кажется объятым пламенем.

Мы стоим друг напротив друга и молчим. И я знаю, что мог бы стоять так вечно. Землетрясения, пожары, цунами, лавины, наводнения, извержения вулканов, нашествие саранчи, все казни египетские не сдвинут меня с этого места. Мне хочется только одного — чтобы время остановилось.

«Здравствуй», — говорит она. Говорит без слов. Взглядом, улыбкой. Я понимаю ее и отвечаю: «Здравствуй».

Она улыбается еще шире.

— Телли, — вслух говорю я.

— Арть-ём, — нараспев, мягко произносит Телли и смеется — как будто колокольчики звенят.

— Телли… — я делаю шаг к ней, беру за руку. Огненные ромашки в ее волосах гаснут — на солнце наползла туча. Я обнимаю ее, вдыхая аромат трав и цветов, исходящий от девушки.

— Эй, голуби! — голос Нефедова скрежещет, как железо по стеклу. — Я дико извиняюсь, но обстоятельства явно против ваших отношений. Артем, нам надо возвращаться в Махандари. С плато прибежал раненый дозорный — что-то случилось…

Для Телли он добавляет несколько слов на языке махандов. Я вздыхаю. Черт, ну почему раненые дозорные прибегают в самый неподходящий момент?

— Арть-ём, — девушка печально улыбается.

— Телли…

Она поворачивается на месте и, подобрав подол длинного платья, ловко поднимается вверх по крутому склону, к скалам.

— Там прорублен секретный проход, ведущий на женскую половину дома князя, — поясняет всеведущий Нефедов. — Ну а нам придется идти как обычно, через ворота.

— Что там с дозорным?

— Похоже, на плато чужие, и много. Эх, боюсь, опоздали мы с побегом. И план мой провалился.

— Какой план?

Профессор дергает себя за бороду, усмехается.

— Да я думал — вот сведу вас вместе и ты поймешь, что, во-первых, она — дикарка, а во-вторых, без знания языка вам даже о свиданке в стогу сена за околицей Махандари не договориться.

— Циник ты, Игнат.

Он хохочет:

— Старик, ты все верно и правильно говоришь. Спор физиков и лириков закончился тем, что победили циники. Таково веление времени.

— Не нравится мне такое время, — бормочу я, сбегая по тропе с холма.

И тут над стенами Махандари начинают трубить боевые рога.