Записки Черного Властелина - Александр Дихнов Страница 16

Для выполнения последнего пункта оказалось достаточно внимательно слушать – по нескольким обрывочным фразам барона к концу ужина Бьорн обнаружил то, что мы и так знаем: послезавтра Эрику предстояло отбыть в армию. В контексте рабочей гипотезы это выглядело расчудесно (взять героя в оборот тепленьким, только что покинувшим родной дом, было лучшим, что Бьорн мог для себя придумать), но вот сам объект как будто бы не выказывал никакого энтузиазма по поводу собственной участи. Юноша все больше мрачнел, на вопросы отвечал односложно и настолько невпопад, как мог только человек, полностью погруженный в себя. Это здорово тревожило (воспоминания об одном герое-домоседе Скиталец считал чуть ли не самыми тяжелыми в своей жизни), и волшебник решил действовать безотлагательно.

Едва закончился ужин, Эрик вылетел из-за стола, и Бьорн, сославшись на позволительную в его возрасте усталость, поспешил следом. Угнаться за молодежью было уже нереально, но в этих сырых каменных замках звуки разносились далеко, и, ориентируясь на стук сапог и грохот захлопнувшейся двери, Бьорн без труда вычислил местонахождение покоев молодого барона – в верхней части одной из угловых башен. Пока волшебник добрался туда и остановился на минутку передохнуть после подъема по узкой винтовой лестнице, позади послышались еще одни бухающие шаги – не иначе старый барон. Ругнувшись, Скиталец отступил от двери, вжался в холодную стену и набросил на себя наспех сляпанное заклинание невидимости. Топорная работа, не растворился даже до состояния тени, но в данном случае хватило – это действительно оказался хозяин замка, а он прошествовал к сыночку, не оглядываясь по сторонам. Вскоре изнутри донеслись голоса, и, судя по тональности, собеседники находились друг от друга явно не в восторге. Бьорн в отличие от некоторых счел подслушивание ниже своего достоинства и, еще раз крякнув с досады, отправился в отведенную ему комнату – дожидаться своей очереди.

Однако что-то тут происходило, и хотя волшебник еще не знал, что именно, это был еще один весьма обнадеживающий признак – сколько бы он прежде не встречался с героями, вокруг тех всегда клубились проблемы. И ни один не плевал в потолок в его ожидании. Поколебавшись и взвесив все еще разок, Скиталец перевел-таки Эрика из гипотезы в теорию и теперь сидел как на иголках.

Тем не менее бегать туда-сюда по лестницам и коридорам было утомительно, так что Бьорн проявил терпение и перед вторым заходом убедился, что замок окончательно угомонился – ни хождений, ни разговоров, факелы на стенах потушены... Тогда он чуть засветил свой посох и пошел, чувствуя, что в душе непроизвольно нарастает волнение. Все-таки новый герой – это вам не фунт изюма.

Перед дверью Бьорн вновь притормозил, восстановил дыхание, сам себе заметил, что слишком уж тянет, и наконец постучал. Никакого ответа. Уснул, наверное, решил волшебник и использовал кулак – с тем же успехом. Логичный вывод напрашивался, но Скиталец с неожиданной злостью подумал, что по три раза даже к императорам не хаживал и теперь-то уж точно войдет. Подготовив парочку действенных заклинаний для бесшумного устранения замков, он на всякий случай дернул за ручку, и надо ж – дверь открылась!

Трепет, правда, куда-то пропал – Бьорн деловито вошел внутрь, засветил посох поярче и осмотрелся. Никаких признаков Эрика в помещении не наблюдалось, в обстановке также ничего примечательного не было, а на дверь, ведущую в смежную комнату, волшебник и вовсе не обратил внимания. Какой смысл? Обо всем ясно говорило окно, распахнутое в ночь, – для пущей наглядности через подоконник вниз уходила крепкая веревка, привязанная к железному крюку (как специально вбитому в стену именно здесь, мимоходом отметил Бьорн).

Все стало понятно, старый маг поздравил себя с тем, что очередной раз присел в лужу, и жутко захотел отпустить по адресу Эрика парочку забористых проклятий.

Однако, учитывая близость сил, ответственных за исполнение подобных пожеланий, сдержался, только полузадушенно пробормотал:

– Любовь хренова! Только этого не хватало. Повесил бы тебя на этой веревке! – Впрочем, слегка устыдившись собственной вспышки, Бьорн усмехнулся. – А что поделаешь? Известно, дело молодое.

Подойдя к окну, старик выглянул наружу и рассеянно погладил бороду. Да-а, ветер сильный, темень хоть глаз выколи, даже земли внизу не видать – словом, полный идиотизм. Утешало одно – выходка, очень похожая на настоящего героя!

* * *

Как ни странно, больше ничего занятного той ночью не приключилось. Почему – об этом речь пойдет дальше, а пока давайте немного поговорим отвлеченно. К примеру, о героях.

Конечно, тема очень обширная, все время лезет на первый план и будет заниматься тем же впредь. Кроме того, ситуация у нас сложилась достаточно пикантная, и чтобы вы смогли оценить это по достоинству, позволю себе предложить маленькую классификацию героев (разумеется, свою собственную).

Итак, практически все известные мне герои четко укладываются в рамки трех категорий: лирические, драматические и собственно героические (совсем как тенора).

Лирический герой – тип довольно распространенный и, главным образом, скучный. Его отличительная черта – это любовь. К своей избраннице, к жизни, к детям, животным, обиженным, убогим – список может быть продолжен до бесконечности. Конечно, даже самым выдающимся лирикам весь реестр не потянуть, поэтому на практике всегда реализуются те или иные комбинации симпатий, но центральная позиция – Его Возлюбленная – остается неизменной. Только во имя этого чувства данный тип геройствует: крушит природу, врагов – все, вплоть до пространства и времени, лишь бы обрести счастье с одним-единственным субъектом противоположного пола (извращенцы среди лирических мне не попадались). На мой вкус, такая жизненная позиция излишне упрощена и неадекватна важности затрагиваемых вопросов. Не говоря уже о том, что логике лирические не поддаются напрочь. Сколько раз я предлагал им простые, не обремененные риском и потерей времени пути обретения блаженства! Но даже в случаях, когда я не подстраивал каверзу и мог представить надежнейшие гарантии исполнения обещанного, неизбежно следовал отказ. Принимать самый трудный жребий – в этом, похоже, для лирических есть особый мазохистский шик. Понять который незамутненным любовью разумом невозможно... Ну и концовка, конечно, просто бесит – с мыслями о милой имярек мне, между делом, сносят голову, и я, очередной раз отправляясь проветриваться в небытие, вместе со всеми остальными проливаю слезы над патетическим поцелуем в финале...

Драматический герой – птица редкая, и, что скрывать, мой любимец. Это человек думающий, развитый, озабоченный мировыми проблемами. Он не несется по земле, как неуправляемая торпеда, в надежде, что Судьба сама определит, куда ему шарахнуть, – нет, он пытается вникнуть в самую суть конфликта Добра со Злом (чтобы, значится, искоренить последнее окончательно и бесповоротно). С таким противником приятно иметь дело; драматические способны на нешаблонные ходы и обеспечивают высокую напряженность действия. Борьба с наступающим мраком, тревога о судьбах всего сущего, посевная на ниве разумного, доброго, вечного – здесь все серьезно. Что особенно приятно, с драматическими чаще прочих возникает иллюзия победы, в душах наиболее восприимчивых из них удается даже заронить сомнение: а все ли они правильно делают? Нет ли какого-то смысла в уже имеющимся порядке мироздания? Но это, разумеется, ненадолго. Проведя необходимую работу над своим моральным обликом и нравственно возвысившись, они тоже приходят ко мне с недвусмысленными намерениями. Происходит, правда, все по-другому – ответственно, чинно, после победы демонстрируется спокойный триумф и непоколебимая уверенность в светлом будущем. А сама драма наступает у таких героев значительно позже, ближе к концу жизни, где их поджидает жестокое разочарование. С драматическими я всегда чувствую себя заранее отмщенным.