Год Змея - Яна Лехчина Страница 16

— А разве им не стоит… — Она поздно спохватилась.

— Восхищаться? — зло усмехнулась княжна. — Черви откупились тобой. Ты была им сестра и дочь, а они швырнули тебя Сармату. Вот они, ваши страх и обожание. Приятно?

Нет.

— Это спасло мою деревню.

— Уверена?

Нет.

— Но даже если спасло, не мерзко ли принимать подачку от такого, — Малика скривилась, — существа? Ты, кажется, любишь легенды. Кем был Сармат?

Кригга, устроившись у стены, подтянула к груди колени.

— Княжьим сыном. Тукеры говорят, что ханским. Но он обрел великий дар.

— Он украл его. И пытался отнять власть у человека своего рода — а каждая власть от богов. Значит, он был мятежником и вором.

Кригга ждала, что Матерь-гора содрогнется, но этого не случилось. И тогда задумчиво наморщила светлые брови.

— Но ведь и твои предки захватывали власть. — Увидев, как изогнулись губы Малики, Кригга забеспокоилась. — Разве нет?

— Хан Багсар позвал моего праотца, жившего на юге Княжьих гор, править в Гурате. Он сам окропил его лоб миром и сам подал ему венец.

Гурат недаром считался кровавым городом. Хан Багсар прибегнул к помощи могущественного чужака потому, что опасался собственных братьев. Первый князь, который даже не был прямым предком Горбовичей, разбил тукерские орды. Уничтожил приближенных к престолу изменников и отстроил Гурат ввысь и вширь.

— Мой праотец убил хана Багсара, когда тот задумал от него избавиться, чтобы получить богатый город и усмиренную степь.

Степь недолго была спокойна. Тукеры не приняли новую власть, и кровь щедро оросила Пустошь. Поэтому в тукерском языке «ксыр афат», княжьи люди, еще означало «захватчики». «Враги». И сейчас в глубине степи существовали особые ритуалы. На праздниках тукеры сворачивали головы соколам — символу нынешних правителей Гурат-града.

«Если такая власть от богов, то очень злых», — подумала Кригга. Злых и великих, потому что, что ни говори, предки Горбовичей сделали «город ослепительных ханов» жемчужиной Княжьих гор. Оплотом прославленных князей. Словно услышав ее мысли, Малика спросила:

— А был ли Сармат достойным правителем?

Нет. Веселым и жестоким — да. А достойным, какую легенду ни возьми, не был. Но Кригга решила, что не ее ума дело отзываться о венценосных, и промолчала.

В Матерь-горе даже тишина казалась звенящей, дробящейся о самоцветы. Кригге постоянно слышались какие-то звуки — не то далекий, едва различимый рык, не то шарканье ног и стук капель. Шорох, шепот, дыхание в минералах. Поэтому Кригга верила, что Матерь-гора — живое существо.

— Мне рассказывали, у Сармата множество чертогов с сокровищами, — проговорила Малика. Не столько для Кригги, сколько для себя. — Я давно плутаю в горе. Я видела десятки залов, но с золотом и кристаллом — ни одного.

— Зачем тебе золото? — Княжна брала из сундуков только самое необходимое, и Кригга даже побоялась предложить ей венец с гуратских фресок. Малика подняла черные глаза.

— Где золото, там Сармат.

В Кригге шевельнулся еще один страх, который она отчаянно старалась подавить. Платье, кольца, черевички — придет время за это платить. Придет время, и девушка встретит дракона, и тогда ее не спасет никакая молитва. Человек он или чудовище, божество или вор — не столь важно. Все вызывает ужас до холодного озноба.

— Ты… ты не видела его? — Кригга тут же осеклась. Она могла бы и догадаться.

— Нет. — И в этом «нет» не было страха. Только показное, небрежное равнодушие и взлелеянная в груди ненависть.

Ярхо-предатель убил отца Малики на ее глазах. Сармат сжег ее великий город. И если дракон действительно бывает человеком, так, как говорят деревенские сказки, несколько дней, ночь или час, — пусть заклинает мать, чтобы этот год не стал для него роковым.

Матерь-гора словно расправила огромную каменную грудь и легонько вдохнула: с грубо обтесанного потолка посыпалась крошка.