Авантюрист - Марина и Сергей Дяченко Страница 16

Танталь слишком долго верила, что сбежавшая Алана вот-вот объявится в одном из городских кабаков. Аланина выходка была отповедью на попытку ограничить её свободу, а значит, дрянная девчонка попытается наказать отца, выбрав среди городских притонов самый скверный и стыдный; к сожалению, скоро сделалось ясно, что побег Аланы не выходка, а поступок.

Вместе с беглянкой исчезли часть её вещей и все украшения, когда-то подаренные Алане матерью. Девчонка не собиралась устраивать из своего побега представление — она просто ушла, и, вероятно, по ту сторону забора её ждали.

От этой мысли Танталь сделалось дурно. О том, КТО мог поджидать богатенькую дурёху за воротами отчего дома, можно было строить сколько угодно предположений. Танталь не стала обсуждать их с Эгертом, но тот и сам прекрасно всё понимал. Тёмные ямы вокруг его глаз делались всё глубже.

Из города отправлены были три гонца по трём дорогам — человеку, который вернёт в отчий дом пропавшую Алану Солль, назначено было значительное вознаграждение. Для опознания предъявлены были четыре бродяжки, в том числе одна десятилетняя соплюха и одна грудастая бабища. Появлялись во множестве сведения, что Алану видели там-то и там-то, причём нередко одновременно в удалённых друг от друга местах; полковник Солль ездил на опознание трупа, выловленного в реке. Вернулся измождённый, чёрный лицом — встретившись с ним взглядом, Танталь закусила губу и поклялась избить Алану до крови. До полусмерти, кулаками, палками, ремнём; пусть только появится. Пусть только вернётся живая…

На пятые сутки Аланиного отсутствия всплыли наконец-то кое-какие полезные сведения. В гостинице под названием «Храбрый шмель» некоторое время обреталась труппа бродячих комедиантов; нашлись глаза, несколько раз видавшие в их компании девушку, которая сильно смахивала на искомую дочь полковника Солля.

Труппа покинула город ранним утром — как раз в тот день, когда Алана исчезла. Хозяин гостиницы, прижатый к стенке, не мог толком сказать ни «да» ни «нет» — была ли девчонка в числе отъезжавших? Или не было? Так ведь ушли-то на рассвете, на двух повозках, комедианты, их дело тёмное…

Через час после получения сведений из городских ворот вылетел маленький конный отряд. Стражники спешили отыскать в паутине дорог размалёванные повозки комедиантов, а в одной из повозок — девчонку с лицом дерзкого подростка.

Во главе отряда скакал, без нужды понукая лошадь, полковник Эгерт Солль.

* * *

Моему намерению получить всё и сразу вряд ли суждено было осуществиться.

Вместо вожделенного вдовушкиного состояния я вполне мог заработать топор и плаху — причём за преступление, которого не совершал. Пять дней я бежал, спеша уйти как можно дальше от владений герцога Тристага; на шестой день кобыла едва держалась на ногах, и мы неторопливо ковыляли рядышком — я и она.

Облетала с веток желтеющая листва, а на стерне сжатых полей поблёскивали ниточки паутины. Я смотрел на всё это широко раскрытыми глазами — каждый летящий за ветром листок был уходящей в небытие секундой. Неостановимое время; мы с моей кобылой брели среди подступающей осени, и, весьма вероятно, это была последняя осень в моей жизни…

Я содрогнулся и достал из-за пазухи свой календарь.

Осень… Против осенних месяцев щедрой детской рукой нарисованы были пузатые тучи с глазами, из этих глаз, круглых и томных, вроде как у коровы, ручьями лились нарисованные дожди. Что мне делать — сесть на обочину и рыдать?!

По-видимому, необходимую сумму придётся собирать понемногу. Таскать в свой заброшенный замок, как пчела носит мёд, — по капельке, а ведь пасечник потом наполняет доверху пузатые бочонки…

Правда, на пасечника работает неутомимая прорва пчёл. А я один, и, кроме меня, о драгоценном Рекотарсе ни одна скотина не позаботится…

— Пошла! — прикрикнул я на загрустившую лошадь, звонко шлёпнул по вороному крупу и зашагал быстрее.

* * *

Лей, ливень, ночь напролёт.

Сырость выползала из подвала, просачивалась в щели, проступала пятнами на каменных стенах; до морозов ещё далеко. Стёкла ещё нескоро подёрнутся изморозью — снаружи льётся вода, изнутри оседает пар от дыхания…

Он мёрз. Обнимал плечи руками, тёр голый затылок, прерывисто вздыхал. Мёрз.

Три зеркала в гостиной потускнели, будто слепые глаза. Будто подёрнутые туманом окна; ох и густой туман. Ох и клочковатый. Ох и тяжёлый, будто серый расплавленный воск…

Он провёл по зеркалу тряпкой — мягкой ветошкой. Стороннему наблюдателю показалось бы, что он наконец-то взялся за уборку — стирает накопившуюся пыль…

Сторонних наблюдателей не было.

Он провёл раз и ещё раз; тонкая плёнка, отделявшая его руку от скопившегося в глубине зеркала тумана, сделалась ещё тоньше. Взялась радужными переливами, как мыльный пузырь, и спустя секунду треснула; прореха расползлась, закручиваясь трубочками по краям, и серая масса тумана получила наконец-то свободу.

Он выронил свою ветошку на пол. Её сразу же не стало видно — тяжёлые клубы растекались по полу, они казались облаками, видимыми сверху, в какой-то момент в его помутнённом рассудке мелькнуло видение — он летит, раскинув руки, над плотным слоем туч, земли внизу не видно, но ведь она наверняка есть — земля…

— Амулет, — сказал он глухо.

Серый слой туч разорвался. Далеко внизу лежала, посверкивая на зелёном ковре, золотая пластинка со сложной фигурной прорезью. Он протянул руку — слой туч сомкнулся.

Он коснулся ладонью бритого лба. Не было полёта, не было облаков — только зеркало, вспоротое, будто подушка, и валящие из неё клочковатые внутренности — плотный туман. Комната тонула в нём. Комната утопала.

Он поднял голову.

Серый столб, поднявшийся чуть не до самого потолка. Неясно проступившее человеческое лицо. Молодое, очень жёсткое. Очень. Золотая искра, сверкнувшая и погасшая где-то на уровне груди.

Он судорожно втянул воздух — туман, попадая в лёгкие, перехватывал дыхание.

Из тумана слепились ещё три фигуры. Три женщины. Одна поменьше, другая побольше, третья… Третья фигура — расплывчатая, смазанная, постоянно меняющая очертания, клонящаяся к земле…

Он прищурился.

Вот оно. Нити.

Все три были связаны с тем, носящим золотую искру. Напряжёнными нитями, такими живыми, такими цепкими, что не верилось, будто их может породить туман…

Впрочем, туман порождает лишь видимость. Тень.

В его ушах отозвалась лишь тень трёх имён — но он сумел расслышать и запомнить.

И, уже теряя сознание, удовлетворённо улыбнулся.

Вот теперь он знает всё.

* * *

Промозглым осенним вечером я вернулся в отчий замок, и не один. Со мной приехали оценщик, торговец недвижимостью и одышливый купец — предполагаемый покупатель.