Ночь на хуторе близ Диканьки - Андрей Белянин Страница 16

– А почто ж ты, сукино вымя, чтоб тебе, заразе, не довелось поутру рюмку водки выпить, опохмелиться, не сказал, что мы идём в пекло?!

– Я шо… Я ж… хлопцы, так вы… и сами…

– Николя, давай мы ще з тобою и помолимся тут Христу Богу Милосердному, – мстительно предложил кузнец, ловя обеими руками чёрта за усы. – Шоб ты, сукин кот, поганая твоя морда, и куда те надо без нашего согласия хвост поганый не волочил! Га? Га! Шо ты там себе под нос бурболишь, вражий сын?

Байстрюк хоть и был в силе на своей же территории, выражаясь фигурально, у себя дома, где и стены помогают, но тем не менее особо так рыпаться не рискнул. Уж больно решительно выглядели эти два приятеля, гимназист и кузнец, связываться с ними всерьёз выходило себе дороже…

– Дзень добрий, шановне паньство, – мягким баритоном раздалось за их спинами.

Все трое (ну, насколько позволяли возможности) резко обернулись. Позади них, буквально в десяти шагах, стоял стройный красавец-шляхтич, затянутый в чёрный кафтан с пышными рукавами, из которых выглядывала белая свитка такого дорогого сукна, что и сорочинский заседатель не мог бы себе позволить на нижнее белье купить даже в самом стольном Санкт-Петербурге.

Плечи широкие, ровно у того же Вакулы, лик красоты неописуемой, один тонкий нос чего стоит, глаза чёрные, с поволокой, в обрамлении таких дивных ресниц, что хоть десять спичек на них уложи – всё одно выдержат! Сам гладко выбрит, усы устроены на польский манер, длинные и закрученные кверху, на роскошном поясе богатая польская сабля с золоченой гардой и ножнами, усыпанными всяческими драгоценностями.

Да если к тому добавить ещё бархатные штаны с люрексом, а ноги обуть в высокие, до колен, сафьяновые сапоги на каблуке и с загнутым носком… Так, в общем, мимо такого богатого шляхтича пройти да не заметить просто невозможно! Наш местный запорожец Байстрюк в сравнении с ним выглядел буквально голодранцем…

– Пше прошу, если вмешиваюсь не в своё дело. Но у меня тоже есть рахунек ^[3] к этому украинскому прощелыге! Быть может, пан и его холоп позволят мне избавить их от проблем?

– Шо-то я ни зрозумив, кого вин холопом назвал? – тихо спросил Вакула.

Николя пожал плечами и покрутил пальцем у виска.

– Агась, то е вин глупак?

Николя неуверенно кивнул и, отпустив Байстрюка, обратился к новоявленному дуэлянту:

– Дзенькуе бардзо за комплимент. – Молодой гимназист показал, что при желании легко может говорить и по-польски. – Но раз вы столь прекрасно владеете русским, так охотно представлю вам моего доброго друга, кузнеца Вакулу. Отнюдь не холопа, как это, может быть, у вас принято, а свободного козака, честно зарабатывающего на хлеб насущный молотом и наковальней. Желательно ли пану проверить его рукопожатие?

Обдрившийся от недавней обиды Вакула счастливо шагнул вперёд, обращая под аристократический нос шляхтича пудовый кулак размером с добрую дыню.

Видимо, в тот момент и до поляка дошёл общий смысл сего простонародного аргумента. По ходу дела понял это и Байстрюк…

– Так шо, пан Смолюх, вот он я! А то мои добрые товарищи, сиречь секунданты. А ты шо ж, вражья харя, один пришёл? Или за твою светлость никто не подписался, а?!

Элегантный польский чёрт не стал даже отвечать на столь низкие инсинуации. Он лишь слегка покачал головой и с демонстративным равнодушием щёлкнул пальцами у самого уха. В тот же миг за его спиной выросла странная пара фигур. Судя по доспеху, леопардовым шкурам да имитации крыльев – два польских гусара. Вот только под шлемами их поблёскивали голые черепа, а из пустых глазниц светилось синее пламя. Что уж были за твари сии, из какого ада выпущены, ради чего сюда призваны – оставалось только гадать.

– А вот то и мои добрые приятели, – презрительно скривил губки красавчик Смолюх. – Ещё лет пятьдесят назад героически погибли в бою с татарами. Я их сам выкопал! Жизнь вдохнул, себе на службу призвал. Жалованье, правда, не плачу. Сами кормятся, с клинка сабли, как орлы-падальщики…

В тот же миг, словно подтверждая слова господина своего, оба мертвеца выхватили из ножен тяжёлые карабелы, отсалютовав ими на кавалерийский манер.

– Добро ж тебе, пан Смолюх, потешаться, – сквозь зубы пробормотал Байстрюк, засучивая рукава красной свитки. – Я-то в секунданты живых людей привёл, достойных товарищей, а ты меня мертвечиной потчуешь?!

– Кому что жрать привычнее, – хохотнул польский чёрт. – Бардзо смаково, пан! Дзенькую за свежее мясо. А ты иди грызи кости, шелудивый пёс!

Далее следовала тягомотная дежурная перебранка со взаимными оскорблениями, плевками под ноги, низкопробным бахвальством из разряда «кто круче и у кого больше», с целью не столько унизить соперника, сколько поднять собственный боевой дух. Модный Смолюх всё чаще сыпал польскими ругательствами, более прямолинейный Байстрюк отвечал ему распевным малороссийским матом. Коий хоть и схож по сути своей с русским по буквам да понятиям, но тем не менее произношение оного куда как приятнее для слуха. Вот вроде и лается человек непотребно, а всё как будто бы стихи вслух читает. Быть может, в этой мягкости, душевности, домашней простоте и есть некое отличие дивной нашей родины Малороссии от великой России? Бог весть…

– Э-э, паныч Николя, а шо-то мне кажется (може, перекреститься треба…), шо тот Байстрюк з нами в дурачка играет? Может так быть, шо вин нам вместо ста рублёв дулю покаже, а? – быстро зашептал Вакула.

– Если смотреть на сложившуюся ситуацию с позиции непредвзятого оптимизма, то логическое решение при научном подходе, не лишённом известного скептицизма, говорит нам, что теоретически без экспериментальной методы мы не…

– А можете то ще раз и по-людски?

– При любом раскладе он нас обманет, – уверенно ответил начинающий литератор. – Иначе ведь и быть не могло, раз мы связались с чёртом.

– Так… шо ж?! Ну боже ж мой, я козак простой, тёмный, пропорционального образования не имеющий, но вы-то як?! Вы-то пошто на всё сие дело подписалися?!

– Ради науки! Ну и интересно же всё-таки.

Вот тут кузнец не стал спорить. Вакула и сам по природе своей был любопытен до икоты. Если только вспомнить, что в его жилах текла кровь настоящей ведьмы, так и… Не-не! Кузнец, слава богу, был душой крещёной, даже богобоязненной, а потому за слова «твоя мать ведьма» свернул бы челюсть любому шутнику. Хоть по факту так оно, как водится, и было, но!

Сын ведьмы не всегда сам ведьмак, верно же? Если в жилах доброго кузнеца и была часть «нечистой крови», то она находила себе реализацию в творчестве, а не в чём-то ином. То есть Вакула успешно самовыражался в живописи. Или, честнее, в малювании.