Лилит - Джордж Макдональд Страница 16

Дерево, под которым я прилег, возносилось вверх сквозь собственные сучья, но эти сучья склонялись так низко, что, казалось, они вот-вот спрячут меня под собой, от лысых стволов, среди которых я лежал, позволяя своему взгляду бродить в сгущающихся сумерках исчезающего во мраке леса. И вот перед моим сонно блуждающим взглядом колеблющиеся очертания листвы стали притворяться или копировать… лучше будет сказать – внушать мне, что они не то, чем являются на самом деле. Подул легкий ветерок, он расшевелил сучья соседних деревьев, и все их ветви раскачались, каждый прутик, каждый листок приняли участие в движении каждой ветки, и в общем покачивании всех сучьев. Меж их теней я видел сгустки теней, которые, будто непослушные марионетки, боролись с замыслом мастера. Борзые не рвутся с цепи так свирепо! Я наблюдал за ними с интересом, возраставшим вместе с тем, как ветер набирал силу и движения их наполнялись жизнью.

Другие массы листвы, большие и более плотные, предстали перед моим воображением группой лошадиных голов, выглядывающих из своего стойла и укрытых попонами. Их шеи двигались вверх и вниз, они кивали, и их нетерпение усугублялось, когда порыв ветра ломал этот четкий вертикальный ритм – они дико шатались из стороны в сторону. О, что это были за головы! Страждущие, странные! У нескольких из них черепа были почти обнажены – лишь кожа да кости были на них! Нижняя челюсть одной из них отвалилась и свисала вниз, существо это выглядело донельзя изможденным – но то и дело поднимало голову вверх, будто ему немного полегчало. А выше, над ними, на самом кончике ветки, покачивалась фигура стоящей женщины, распростершей руки в повелительном жесте. Столь определенный вид этих и других лиственных скоплений сначала удивил, а затем насторожил меня. Что, если они смогут превзойти сопротивляемость моего разума и станут настоящими? Но вот сумерки превратились в мрак, стих ветер, и каждая тень слилась с ночью, а я уснул. Все еще было темно, когда я начал просыпаться, разбуженный каким-то далеким, неясным шипением, смешанным с тихими криками. Он становился все сильнее и сильнее, пока многочисленный топот и суматоха не заполнили собой лес. Звуки стекались все ближе, со всех сторон. Место, где я лежал, казалось средоточием беспорядков, которые охватили лес. Я боялся пошевелить рукой или ногой, чтобы не выдать врагам своего присутствия.

Луна, наконец, подкралась к лесу, и ее свет медленно проник в него: с первым же лучом шум вокруг меня перерос в оглушительный гул, и я увидел, что меня окружают со всех сторон какие-то темные тени. Пока Луна всходила и становилась ярче, шум стал еще громче, а тени – отчетливее. Неистовая битва бесновалась вокруг меня. Дикие крики и бешеный рев, вспышки атак и вечный бой – захлестнуло меня волной. Проклятия и клятвы, грызня и глумление, хохот и насмешки, божба и вопли ненависти летели в стороны, будто шелуха, и смешивались в беспорядке. Скелеты и призраки сплелись в безумный клубок. Клинки пронзали бесплотных – те только вздрагивали. Булавы обрушивались на скелеты, сокрушая их со страшной силой, но никто из них не прекращал бой, не выходил из сражения до тех пор, пока хотя бы пара костей на них держались друг за друга. Горы костей, человеческих и лошадиных, валялись, скрежеща и перемалываясь под ногами сражающихся. Повсюду костлявые белые кони, повсюду, пешком или на боевых конях, будто сплетенных из тумана, скакали, рыскали неразрушимые призраки, стучали копыта коней и дробилось, клацая, оружие; в то же время челюсти скелетов и глотки привидений испускали оглушающий вопль битвы.

В любом мире, с любой точки зрения, хорошей или плохой, все это было чудовищно несправедливо и жестоко. Священнейшие слова сопровождали жесточайшие удары. Извращенные истины сталкивали в воздухе кости и дротики.

Каждую минуту кто-то оборачивался против своих и начинал сражаться с ними пуще прежнего. За правду! За истину! – вопил он. Одного я заметил; он вертелся, как волчок, и рубил во все стороны, без разбора. Притомившись, двое могли отдохнуть бок о бок, затем вскакивали и возобновляли лютый бой.

Никто не выказывал жалости к упавшим, никто не спешил им на помощь.

Луна светила до восхода солнца, и всю ночь напролет я видел то тут, то там женщину, которая своей волей подхлестывала измученные сражением толпы, одной вытянутой рукой подталкивая сражающихся, а другой – не давая им разбежаться. «Вы люди – так грызите же друг друга!» – кричала она. Я видел ее мертвые глаза, ее темное пятно и вспоминал то, что я видел накануне ночью.

Такой была битва мертвых, и я увидел ее и услышал, лежа под деревом.

Перед самым восходом легкий ветер пролетел по лесу и раздался голос: «Пусть мертвые хоронят своих мертвецов!» С этими словами сражающиеся толпы окутало безмолвие, и, когда выглянуло солнце, вокруг не валялось ни одной кости, лишь сухие ветки тут и там покрывали землю.

Я встал и отправился дальше, и лес вокруг меня был таким тихим, будто рос он на спокойнейшей из земель. Деревья стояли молча, ведь утренний ветер стих, когда взошло дневное солнце. Не слышно было пения птиц; ни белка, ни горностай, ни мышь не обнаруживали своего присутствия, и запоздалый ночной мотылек тоже не пересекал мою тропинку. Но, передвигаясь по лесу, я без конца озирался, не давая своему взгляду задержаться на какой-нибудь из лесных теней. Все время мне казалось, что я слышу какие-то слабые звуки, будто кто-то работал мотыгой и ломал и закапывал кости: каждую секунду моим глазам могли предстать существа незримого мира! Дневное благоразумие подсказывало мне, что, возможно, чтобы появиться на свет, десяти тысячам призраков необходимо всего лишь согласие моего воображения.

В середине дня я вышел из леса – и увидел перед собой вторую сеть пересохших ручьев. Сначала я даже подумал, что я отклонился от выбранного пути и сделал круг, но вскоре убедился, что это не так, и решил, наконец, что я вышел к другому притоку того же самого русла. И я тут же стал перебираться через него и оказался на самом дне русла, когда село солнце.

Я стал дожидаться, когда выглянет луна, и дремал, растянувшись во мху. И в тот момент, когда моя голова уже склонилась к земле, я услышал шум бурлящих потоков – все чудесные звуки бегущих вод. Прозрачная пелена плавной мелодии подарила мне глубокий сон без сновидений, и, когда я проснулся, солнце уже снова было на небе, а вокруг меня раскинулась ссохшаяся земля. Покрытая тенями, она была где полосатой, где крапчатой, как шкура какого-то дикого животного. Солнце поднималось выше и тени укорачивались; казалось, будто скалы всасывают темноту, которую источали ночью.

Боюсь, до сих пор я любил книги и мою арабскую кобылу больше, чем живых мужчин или женщин, и вот, наконец, моя душа жаждала человеческого присутствия, и я влачился среди обитателей этого чужого мира, которых ворон приблизительно описал, как существа, наиболее похожие на меня. С тяжелым сердцем, в котором все еще теплилась надежда, и с головой, разрываемой на части мыслью о том, что ведь я вообще не представляю, куда я иду, я устало брел куда-то «на норд-вест, где-то у самого юга».