Очевидец - Сергей Чекмаев Страница 16

– Господи, Слава Тебе, – перекрестился отец Адриан. – Спасибо, что не дал пропасть заблудшей душе.

Савва знаком отозвал Чернышова в сторону.

– Понимаешь, она дверь не открывала и к телефону не подходила, пришлось ломать. Что делать будем? Как бы чего не вынесли.

– Печать поставил?

– Ну да. Сразу, как врачи уехали.

– Тогда не мучайся. Пост номер один я к этой двери обеспечу, – улыбнулся Артем, хлопнув Корнякова по плечу. – А вы молодцы. Хоть и поздно, а всё равно молодцы. Девочку спасли. Как ее зовут хоть?

– Ирина.

– Надо будет с ней пообщаться, когда врачи разрешат. Вместе поедем: вы с Даней тоже – спасители, как никак.

Артем усадил Савву в кресло, подошел к окну, молча постоял, разглядывая пустой внутренний двор.

– Хорошо, что вся группа здесь. И вы, отец Адриан. У нас набрался кое-какой материал: факты, версии, соображения. И хотя мы пока еще ничего не можем Елагину предъявить, сегодняшний случай многое подтверждает. Вчера вечером я ездил в институт Сеченова. Там лежит парень, некто Вячеслав Тропинин, бывший пациент Приюта. Елагин выпустил парня в мир, когда счел, что теперь всё должно быть нормально. Вячко – так он себя называет – держался два месяца, потом снова попытался вены вскрыть. Сейчас лечится. Он мне рассказал много интересного. Похоже, что Елагин на самом деле верит в магию своего голоса, в придуманную им схему реабилитации. И на некоторых подопечных это, возможно, производит впечатление, а сам он выглядит всезнающим гуру, его слушают, открыв рты, и стараются следовать всем рекомендациям. Но таких, по рассказам Вячеслава, не так и много. Другим всё равно, а некоторые ушли уже слишком далеко, и вернуть их может только профессионал и только после десятка тяжелейших сеансов. Конечно, двух-трех коротеньких бесед на кухне тет-а тет с Елагиным им никак не хватает. Остальные же, ассоциалы по большому счету, давным-давно махнувшие рукой на этот мир, для которых авторитетов не осталось в принципе, слушают нравоучения Елагина безо всякого пиетета. Если Тропинин не ошибается.

Савва поморщился:

– Типа, давай-давай, дядя Игорь, всё хорошо и правильно, плакать хочется и волосы на себе рвать от того, какие мы неразумные, но когда уже ты свернешь свою бодягу и начнешь водку раздавать?

– Примерно. А Елагину казалось, что стоит ему продекламировать в общем кругу страстный призыв «жить хорошо, хорошо жить еще лучше, а то, о чем вы всё время думаете, – страшный грех», как подопечные немедленно проникнутся и перестанут смотреть с вожделением в сторону окна или на случайно забытые на столе ножницы. Тропинин говорит, что, конечно, почти все какое-то время верили в слова Учителя. Сутки, двое, неделю. Но проходило время, Елагин оставлял пациентов одних, и всё начиналось снова. Возвращалась глухая, тоскливая депрессия, падала сверху, придавив неимоверной тяжестью, и больше не хотелось ничего. Даже жить. Если бы рядом оказался психолог или просто сильная личность – всё могло кончиться хорошо. Но гуру ушел, а квартира заперта снаружи: выйти и поговорить хотя бы с кем-нибудь вменяемым невозможно. Свои же только отмахиваются или бурчат с тяжелейшего похмелья нечто невразумительное.

– Самое главное, – сказал отец Адриан, – что должен воспитать в себе духовник, который почти ничем не отличается от психотерапевта, – чувство ответственности.

– А особенно, – отозвался Чернышов, – недоучившийся психолог, который взвалил на себя чужие судьбы, не задумываясь о последствиях.

Минутное молчание неожиданно нарушил Савва:

– Я слышал, что в этом как раз и состоит разница между профессиональным психологом и любителем.

Чернышов кашлянул, постаравшись скрыть улыбку. Даниил смотрел на Корнякова с недоумением. Потом тоже улыбнулся. Лишь протоиерей Адриан остался серьезным, хотя и у него в глазах плясали смешинки.

– Что вы смеетесь?! У Аурики подруга есть, Людмила. Она в свое время на психологический готовилась поступать, кучу книжек перелопатила. Такое расскажет иногда!

– И в чем же состоит твоя разница?

– Профессионал никогда не позволит себе сойтись с пациентом слишком близко, каким бы симпатичным тот не казался. Во первых, чтобы не сгореть, впустив в себя чужую боль, не вычерпать дотла все возможные резервы. Ему ведь еще и других лечить надо. А во вторых… – Савва немного помялся. – Я постараюсь своими словами, потому что дословно не помню, как там Людмила рассказывала. Если чего не понятно… В общем, так: человек с неуравновешенной психикой ни в коем случае не должен считать своего врача истиной в последней инстанции. Или – что еще хуже – единственным «понимающим человеком». Ведь может получиться, что в момент обострения депрессии психотерапевт окажется недоступен, занят или в отпуске. Или просто устал и не способен работать. А не получив привычной дозы успокаивающих слов и заверений, больной вполне может шагнуть в окно или наглотаться таблеток. Насколько я понимаю, у Елагина нечто подобное и происходило.

Чернышов кивнул:

– Да, я тоже что-то такое читал. Психоаналитик для некоторых сродни наркотику – лиши человека дозы, и начнется ломка. С непредсказуемыми последствиями. В Штатах опытные врачи искусственно создают очереди к себе на прием: людей записывают на недели, а то и на месяцы вперед, зачастую даже в ущерб бизнесу. Лишь бы не допустить такой же ситуации, как у Елагина. Не сажать пациентов на иглу всегда доступного сочувствия.

– Ага, – сказал Савва, – а пациент в это время вены режет.

– Ты невнимательно слушал, Сав. Психоаналитики, не психиатры. Они с относительно нормальными людьми дело имеют, разве что с небольшими отклонениями – детские комплексы всякие, фобии, неврозы. Братья в темном чулане закрыли на ночь, отец бил по пьяни или с девочками не очень получалось. А у Елагина совсем другие кадры были. Таких водкой и эйфорином не вылечишь. Не знаю, на что он надеялся.

– Может, ввязался по дури, а потом просто боялся самому себе признаться, что ничего не вышло?

– Может. – Артем вздохнул. – Только его боязнь стоила жизни куче народу.

Савва зло выругался.

– Интересно, как он спит по ночам? Совесть не мучает?

– А почему ты решил, она должна его мучить? Елагин не считает погибших ребят своей ошибкой. Совсем наоборот. Он записал себе в актив тех, кто выжил. И считает их своей победой.

– Совесть не обманешь! Если она у него есть, конечно.

– Вот ты у него и спросишь, когда придет время показания снимать.

Даниил, за весь разговор не проронивший ни слова, встрепенулся и тихо промолвил:

– Пусть Елагин смог успокоить или уговорить свою совесть. Пусть. Но способен ли он уговорить Господа?

Савва протянул командиру несколько распечаток.

– Совсем из головы вылетело: ОБНОН прислал новый доклад по Елагину. Хотел сразу сказать, а тут у тебя отец Адриан… Психолог наш раздухарился – целый ворох таблеток заказал. То ли гостей в Приюте ждет, то ли для себя.