Иномирец - Никита Баранов Страница 16

— Нет-нет, я не колдун. Я, честно говоря, научился этому вчера утром, а до этого момента и понятия не имел, что у меня есть такие способности.

Йормлинг нахмурился, но меч не убрал. Мыслительный процесс сопровождался нервными подёргиваниями скул и бровей, и в это время все вокруг не издавали ни звука. Наёмник, что-то надумав, убрал оружие и кивнул:

— Ладно. Ты нам помог, а, значит, на нашей стороне. Но я всё ещё жду от тебя душещипательную историю о внезапном приобретении волшебного дара. И постарайся врать как можно правдоподобнее, потому что я-то точно знаю, что нельзя вот так просто взять и стать колдуном или кто ты там вообще.

В разговор вдруг вмешался Грокотух. Караванщик подошёл к Йормлингу и, отведя его в сторону, что-то прошептал на ухо. Озадаченный наёмник несколько минут о чём-то спорил с Грокотухом и в конце концов махнул рукой:

— Ладно… Викферт. Мы с тобой ещё побеседуем. А пока — собираемся и в путь! И всем быть настороже — лес всё ещё полон опасностей!

Виктор с облегчением выдохнул. И хотя окружающие поглядывали на него с опаской, было уже не так тревожно за свою жизнь. Оставалось лишь надеяться, что караванщик не сказал командиру наёмников ничего такого, из-за чего потом придётся кормить своим телом земляных червей да опарышей.

Караван начал движение не сразу. Оставшиеся в живых пепельники собрали большой костёр и провели на нём ритуал сожжения павших товарищей, молясь за их упокоение в лучшем мире. Вся кремационная процессия длилась почти час, так что Виктор успел очистить свою одежду от грязи и слегка отдохнуть возле погребального костра. Пламя согревало, и пришлось затолкать мысль о назначении этого очага как можно глубже в задворки разума. Подумаешь — трупы сжигают, тепло же от этого не портится, подумал Виктор. Хотя иной раз приходилось воротить нос из-за непробиваемого запаха палёной плоти.

Когда похороны закончились, караванщики расселись по обозам и продолжили движение. Нескольким наёмникам пришлось занять места убитых пепельников, что немного уменьшало защищённость, но зато не пришлось бросать посреди леса ценный товар и дюжину крепких коней.

Виктор снова сел в головную телегу, надеясь побеседовать с Грокотухом обо всём, что произошло во время и после боя, но караванщик оставался на удивление молчаливым. Он старался не глядеть никому в глаза и перестал улыбаться, что для него было довольно странно. Грокотух ограничивался короткими ответами и постоянно бормотал что-то вроде «не теряй бдительности, потом поговорим», и в итоге Виктор решил дождаться утра. Йормлинг постоянно шёл вровень с головным обозом, не спуская глаз с «колдуна», который, по его мнению, представлял всей этой караванной кампании несомненную угрозу. Виктор хотел поговорить с лидером наёмников, объяснить, что он не желает никому зла, и что все его способности — это лишь результат перехода между мирами или же «скромный» подарок от Лагоша, но это могло привести к ещё более печальным последствиям, так что от этой затеи пришлось отказаться. Караванщик был прав — эту тайну стоило держать при себе и стараться быть похожим на местных, нежели на пришельца из иного мира. Загрустив, Виктор укрылся какой-то жёсткой и колючей шкурой и до самого утра полностью погрузился в самого себя, оставшись наедине со своими мыслями и переживаниями.

Осознание сна пришло не сразу. Лишь взглянув на свои руки, Виктор понял, что его молодость улетучилась без следа, вновь вернув на обыденную для них позицию старость и дряхлость. Старик очнулся в тёмной комнате без окон и дверей, где единственными предметами интерьера служили две деревянные табуретки да древняя советская люстра, свисающая с потолка. Виктор попробовал сделать шаг и сразу же взвыл от боли: за последние сутки он уже отвык от своего старого тела. Ноги почти не держали туловище, а каждый вздох настолько мучительно разрывал больные лёгкие, что хотелось умереть. Но это был лишь сон, и Виктор это прекрасно понимал, но что-либо изменить в нём или вовсе проснуться он не мог. Что-то этому мешало.

И причина не замедлила явиться: в дальнем углу комнаты вдруг появился Лагош. Но, на сей раз его допотопная стиляжья одежда сменилась блестящими налакированными наёмническими доспехами. Гремя латами, он чинно подошёл к табуретам и сел на один из них, жестом предложив Виктору воспользоваться вторым. В руках Лагоша неожиданно оказалась бутыль магмагрога и две пивные кружки.

— А чего это мы так скуксились? — спросил он. — Что-то не так, Богданов?

Виктор, преодолев боль, сел рядом с собеседником и хотел было что-то спросить, но осёкся, не зная, с чего начать. И пока вопросы выстраивались в логическую цепочку, Лагош разлил напиток по кружкам и, протянув одну из них старику, произнёс:

— За чудесную победу над злобными зеленокожими разбойниками! — проголосил он и сделал глоток. Поморщившись, продолжил. — Как у тебя дела, Богданов? Не болеешь? Новое молодое тело не жмёт? Ты, если что не так, сразу говори. Верну всё на своё место в любой момент, коли будет воля твоя на это. А захочешь — так и вовсе память о былом сотру, будешь считать себя умирающим дедулей и даже не вспомнишь обо всём том, что произошло в этом мире.

Виктор, не раздумывая, отпил из кружки, и, собравшись с силами, сказал:

— Я благодарен тебе за перенос. Моя жизнь уже подходила к концу, и ты дал мне второй шанс. Но, кажется мне, в твоём предложении скрылась целая масса подвохов, да? И один из них — иероглифы на подушечках пальцев. Что это такое? Откуда это взялось? И что с этим делать?

Лагош хмыкнул:

— Если это то, что тебя интересует больше всего, то я отвечу: когда некоторые решившие посвятить свою жизнь волшебству маги и чародеи проходят тайное испытание своей силы эдак на десятом-двадцатом году обучения, колдовская сила может оставить на их телах такие вот зарубки. Тебе повезло, что руны не высеклись, например, на лбу или на пятках, а ведь могло быть и так.

— Как они появились у меня? Буковки эти замысловатые, я совсем не понимаю, что они значат.

— Ну, предположим, руны нанёс тебе я. Так сказать, бонус к покупке. Если не нравится — могу убрать, ты только скажи…

— Нет-нет-нет, — замотал головой старик и проклял себя за это действие. Шея громко хрустнула, и боль прошила весь позвоночник. Чтобы заглушить её, пришлось залпом осушить половину кружки. — Не надо ничего убирать. Мне этот дар уже дважды помог. Да только вот о нём узнали те ребята, что меня окружают, и теперь наёмники наверняка хотят меня убить, а пепельники вообще смотрят как на вселенское зло. Как мне доказать, что я им не враг, при этом не раскрывая тайны? Что мне делать?

Лагош пожал плечами:

— Я, что, твой личный гид? Богданов, чёрт тебя дери, я перенёс твою тушку в этот мир, подарил уникальную возможность — жечь своих врагов голыми руками, а ты ещё горюешь? Может, стоит поджарить всех тех, кто сомневается в тебе?..

— Не собираюсь я никого жарить! — вдруг вспылил Виктор. — Слышишь меня? Не собираюсь! Если для тебя человеческая жизнь не значит абсолютно ничего, то это не моя беда. Я ценю каждый миг, данный мне, и не смею лишать аналогичного времени кого-то другого. Я не считаю себя человеком принципов, но некоторые соображения по поводу морали у меня, знаешь ли, тоже имеются.