Крепость души моей - Андрей Валентинов Страница 16

– Не пустишь, значит?

– Шамиль Рустамович!

– Не пустишь? – тихо, без выражения повторил Чисоев-старший. – Меня не пустишь?

– Шамиль Рустамович! – парень, бледней смерти, подался вперед. Приложил руку к сердцу: – Простите, ради бога! Что я могу сделать? Артур Рустамович велел: никого. Вася про вас спросил, так он даже отвечать не стал…

Забор был трехметровый. Ворота сияли новым металлом. Парни, стоявшие у калитки, загораживая проход, походили на два мебельных шкафа. Александр Петрович хмыкнул: два шкафа, один сейф. Кто кого?

Внутри, за оградой, урчал мотор самурая. Японца пропустили, как родного.

– Ты меня, Стас, знаешь, – сказал Чисоев-старший. – Убить не убью, но больно будет. Очень больно, да.

Стас развел руками:

– Не надо, Шамиль Рустамович! При исполнении мы. С оружием…

И добавил, морщась:

– Простите! Самому тошно!

– Тошно ему…

Шамиль отступил на шаг, сжал кулаки.

– Чисоев! – напомнил о себе бывший классный руководитель. – Не вздумай!

Шамиль выругался, не стесняясь присутствием учителя. Прищурился, запрокинул голову, ударил взглядом в безоблачное небо:

– Артур! Дун Шамиль йиго! Гьалъул магiна щиб? Ты, засранец! Решил, что у тебя больше нет брата? Дида мун битiун вичiчiанищ?

Парни отшатнулись – крик был страшен. Громыхнуло, отразившись от ворот, эхо: резкое, жестяное. Казалось, небеса ответили Шамилю ржавой грозой. Александр Петрович едва сдержал усмешку. Силен, Чисоев, силен! Здоров орать, депутат!

Откашлявшись, Шамиль добавил вполголоса:

– Минута – шестьдесят секунд. Жду, потом ухожу.

– Гiедегiуге, брат. Оставайся, гостем будешь.

Старик вздрогнул. Артур Чисоев объявился тихо, как кот.

* * *

– …Это мои дела. Мои!

– Плохо говоришь, брат. Злое говоришь…

– Мои! Не тефтель, справлюсь. Ты врача вези из Израиля, Лившица. Пусть сюда летит, не надо Вику беспокоить. Этим и поможешь. С остальным я сам разберусь.

– Почему сам? Меня гонишь, не пускаешь, да? Перед учителем срамишь?!

– Не гоню, брат. Стройка, экскаватор там. Чаю не выпить, гостя не накормить. Вы меня, Александр Петрович, простите, не узнал сразу. Очень рад вас видеть. Шамиль, ты зачем такого уважаемого человека побеспокоил? Вы нас извините, пожалуйста. Сейчас скажу, нам стол во флигеле накроют. Посидим, закусим, как полагается…

Александр Петрович слушал, не перебивая. Перед глазами был школьный коридор, белые двери классов, высокие окна. И мелкий шкодник, пытающийся уйти от ответа. Стекло не он разбил, и рогатка не его, и вообще.

– Надо было позвонить, Шамиль. Предупредил бы, я бы тебя встретил.

– Как позвонить? Куда позвонить?

– Ты что, мой номер забыл?

– У тебя телефон третий день не отвечает!

…и окурок под партой не он оставил.

– Чи-со-ев!

Братья замерли. Александр Петрович поспешил уточнить:

– Артур! Э-э-э… Артур Рустамович! Вы – взрослый человек, можно сказать, отец семейства. Никого вы пускать не обязаны, ни меня, ни брата. Все правильно, все по закону. Священное право частной собственности, пулеметы на вышках… Я о другом спрошу. Не стыдно, Чисоев? Кому вы нужны в этом мире? Единственного близкого человека гоните. Впрочем, не настаиваю. Если вы пошлете меня к чертовой матери, это тоже будет законно. То есть… Как правильно, Шамиль? По понятиям?

Отвернулся, чтобы взглядом не смущать. Если психика, весь монолог – зряшное дело. Если же нет… Тоже не факт. Дети выросли…

– Ладно! Заходите…

Голос звучал хрипло, натужно. Что называется, додавил, но не убедил.

– Лично я останусь на свежем воздухе, – старик по-прежнему смотрел в сторону. – Шамиль, ты с братом пообщайся, а я возле машины обожду.

– Нет! Не обижайте, будьте гостем. Думаете, я вас не пускал, потому что обидеть хотел? Ошибаетесь, Александр Петрович. О вас беспокоился, не о себе. Но, может, так будет правильно. Заходите, пожалуйста!

Учитель тайком улыбнулся. Никого ломать не пришлось.

Педагогика!