Повилика - Катерина Крутова Страница 16

—Мало того, что бумага уникальна, она еще и пропитана соком какой-то лианы, от чего повышается ее прочность, но затрудняется анализ чернил. Этот самый сок, кровь и вино старинная прелестница для своих зарисовок смешивала в равной пропорции. Открытие любопытное, но какой тебе от него прок? Старинные краски вообще через одну ядовиты, из фекалий слонов в Тайланде делают бумагу, а мочу в средние века использовали при выделке шкур.

—Хотел проверить одну догадку,— пожимаю плечами и прикладываюсь к тягучему напитку с бархатистым ароматом подгорелой карамели.

—И как, проверил?— Бас смотрит с любопытством.

—Стало легче?

—Нет.— Недавняя суета с дневником Виктории, теориями заговоров и подозрений после признания жены кажется мне пустой и бестолковой. Но делиться с Бастианом я не спешу. Достаточно того, что приятель косится на меня с озабоченным сочувствием и явно сдерживается, чтобы не начать считать пульс и измерять давление.

—С Ликой серьезно?— Керн прощупывает почву, но я отделываюсь очередным неопределенным жестом. Уехать было легким порывистым решением, но пока я запрещаю себе думать о его правильности. Инстинкт самосохранения у человека сильнее прочих, или нет?

—Завтра выйдем в море — проветрим мозги,— не предлагает, но констатирует Бас, и я с готовностью соглашаюсь. Для рожденных на побережье свобода имеет привкус морской соли, йодистый запах, скрипит натянутым такелажем и трепещет спинакером, ловящим ветер.

—Давно ты напивался в хлам?— интересуется старый друг и зовет за собой. Мы спускаемся на первый этаж, где Себастиан любовно скользит ладонью по округлому борту полутонника и тихо шепчет, обращаясь к яхте:

—Завтра, моя хорошая. Подожди еще чуть-чуть.

И мы выходим в поздний вечер, подсвеченный полной луной и огнями набережной. На пляже немноголюдно. Несколько любителей одиноких пробежек в полосе прибоя да парочка стеснительных влюбленных, спрятавшихся подальше от людных мест. До ближайшего бара, чуть больше километра, мы идем неторопливо, смакуя холодное пиво и по-летнему теплый бриз. Северное море подлизывается к ботинкам и пенистым ластиком затирает наши следы. Алкоголь и окружающее умиротворение развязывают мне язык, и я рассказываю — про Лику и Викторию, про странные видения и рисунки Полины, про загадочный дневник и болезнь Робера, про обретенную память и накатившее непонимание самого себя. Бас слушает, изредка пронзая меня сосредоточенным взглядом, слишком пристальным, учитывая количество выпитого. Доктор Керн больше не подозревает меня в шизофренических бредовых фантазиях. При свете Луны, на границе мира людей и бескрайнего океана магия обретает силу и наполняется верой даже таких прожженных циников, как Себастиан Керн. Приятель не осуждает и не обсуждает мои откровения, просто идет рядом в ритме сердца, дышит одним воздухом и, кажется, видит глубже, чем я сам.

—Ну что, звоним психиатру?— спрашиваю, поднимаясь по ступеням на террасу бара.

—Пока отложим,— усмехается Бас,— мы как раз пришли в аптеку.

*

«Крошку тунца», маленькую закусочную на берегу, мы покидаем далеко за полночь, после закрытия, в компании смешливой официантки Ханны, явно разглядевшей в Басе не только источник щедрых чаевых. Хорошенькая студентка, подрабатывающая в прибрежном баре, скидывает сандалии и убегает по кромке прибоя, поднимая брызги и сверкая светлыми пятками. Смуглая, оливкового оттенка кожа ее отливает тусклым золотом, а темные волосы развеваются на ветру. Я останавливаюсь в хмельной завороженности моментом. Бас вопросительно выгибает бровь, разуваясь следом за нашей спутницей.

—Девчонка совсем,— шепчу, прекрасно понимая, к чему ведет полная откровений и алкоголя ночь. Керн улыбается и устремляется навстречу заразительному задору молодости и беззаботной жизни. Ханна танцует по колено в воде. Низ платья намок и облепляет стройные ноги. Я невольно любуюсь прекрасной девушкой в быстротечном моменте неуловимой жизни, а Бастиан уже рядом, поддерживает древнюю как мир игру. Сколько ей — двадцать? Двадцать пять? Как часто она вот так с легкостью завершает смену в компании первых встречных? Как скоро моя Полина выпрыгнет из последних детских грез и с неудержимым безрассудством бросится в омут пьянящих страстей? Мысли о дочери переносят далеко — в оставленный утром дом, к жене, хранящей мрачные тайны, к прежней жизни, которую не вернуть. Внутри поднимается и крепнет давно забытая потребность, желание творить музыку наполняет все существо до краев и грозится выплеснуться через край — точно пузырьки в бокале шампанского. Не имея возможности сесть за инструмент — напеваю под нос, перебирая минорный ритм кончиками пальцев, скользящих по шероховатой ткани джинсов. В новорожденную мелодию вплетается свет Луны и смех Ханны, плавные провокационные движенья Баса и ленивый прибой, в ней качаются белые гроздья цветов бузины с заднего двора, и варится тягучий кофе на утренней кухне. Сердце заходится грустью от печальной решительности взгляда Лики, прогоняющей меня прочь.

Я так глубоко погрузился в себя, что не сразу осознаю происходящее. Ханна уже не танцует с Басом, а игриво обнимает меня и прижимается горячими влажными губами к моему рту. Она целует и смеется одновременно, а я отвечаю неосознанно, попав во власть очарования молодости и безрассудства алкоголя. Керн, стоящий поодаль, ухмыляется и выгибает бровь. И хотя близость молодого податливого тела пьянит, а Бастиан откровенно намекает пуститься во все тяжкие, ловлю паузу между ласками и вместе с глотком воздуха набираюсь решимости и отрицательно мотаю головой. Ханна лишь слегка разочарована и быстро находит утешение в объятиях моего друга. Я следую за ними до эллинга, провожаю взглядом идущих по лестнице наверх, и еще раз отказываюсь в ответ на приглашающий жест приятеля. Бас кивает и звонко хлопает ладонью по девичьей попе, так привлекательно качающейся из стороны в сторону на пару ступеней выше. Официантка смеется заманчиво, обещая удовольствие без обязательств и последствий.

Я еще слышу какое-то время их страстную и веселую возню на втором этаже. Забираюсь в яхту и на борту кокпита выстукиваю ритм привязавшейся мелодии. Я слышу прерывистое дыхание и звук падающей на пол одежды. Удивительно, но вместе с памятью и слухом ко мне вернулась тяга творить. Бегло записываю ноты на бумажном пакете с эмблемой доставки еды. Место быстро заканчивается, и я сую руку в карман, обнаруживая там листок, вырванный из гримуара. Когда я успел захватить его со стола? Впрочем, неважно. Вывожу бемоли и такты поверх написанных кровью и вином рецептов и поз. Теперь они не имеют значения — важна только музыка, звучащая в голове,— вновь обретенная часть меня.

*

Утром Бастиан стучит по корпусу, и я просыпаюсь в носовой каюте. Выглядываю в люк, стараясь избегать резких движений — голова потрескивает, а тело подозрительно расслаблено и пластично. Ханны нет. Напоминанием о вчерашней ночи след помады на футболке Керна, а глаза блестят сытым довольством. Забракованная накануне фасоль с ветчиной, сегодня залита омлетом и съедена с удивительным аппетитом. Мы готовимся спускать яхту на воду. Основные работы проведены еще по осени, но Бас все равно внимательно и придирчиво оглядывает пластиковый корпус на предмет повреждений, проверяет смазку лебедок и целостность такелажа. Я тем временем распаковываю подписанные контейнеры, распределяя оборудование и инвентарь по привычным местам. Наши диалоги по-деловому коротки — все жесты и взгляды понятны без слов. К полудню красавица «Душа» неторопливо скатывается по слипам кормой вперед.