Среда выживания - Андрей Ливадный Страница 16

– Но информация уцелела, – Щедрин, разбиравший терминал кибернетической системы, показал горсть микрочипов. – Все тут, верно?

– Данные исследований? Матрицы для клонирования? Да. Но не понимаю…

– Тебе пока незачем понимать, – грубо оборвал его Бутов. – Роман Степанович. На пару слов. Надо поговорить.

* * *

Они вышли в коридор.

– Ну? Что вам?

– Лабораторию придется восстановить. Группу Метелина собрать в прежнем составе, – угрюмо и категорично потребовал Бестужев.

– Ты с ума сошел? – Малехов хотел уйти, но Бутов встал на пути.

– Я не сошел с ума! – Егор не собирался отступать. Одним из качеств, позволившим пандорианцам выжить, была решимость всегда и во всем идти до конца. Не терзаться сомнениями, если видишь шанс победить, выжить. – Эксперимент нужно продолжить! – Бестужев сейчас внушал Роману Степановичу невольный ужас своей мрачной непреклонностью. – С андроидом у нас теперь явно ничего не получится. Значит, придется Метелину работать с человеком! Добровольцем… – уже тише добавил он.

– И не заикайся даже! Не позволю! Ишь, придумал!

– Доброволец я, – тихо, но напряженно произнес Егор.

– Нет, ты просто не понимаешь, о чем говоришь!

– Понимаю! Хватит уже! И ты все понимаешь! Русанова с нами нет, решения теперь принимать нам! Будем сомневаться, спорить, и через неделю люди начнут умирать от голода! Здесь нечего обсуждать! Теперь план Русанова более или менее понятен!

– Что?!

– Он планировал захватить хондийский корабль! За этим отправлял МаРЗы на разведку!

– Мы не сможем!

– Хотя бы попробуем!

– Люди на ногах не стоят!

– Ничего. Имплантация нерва потребует времени. Успеешь подготовить ударную группу?

– Люди слабы!

– На пару дней включим второй генератор в общую сеть, дадим отработать молекулярному синтезатору! – произнес Родион.

– У нас все равно нет биомассы! – Малехов цеплялся за малейшие отговорки, лишь бы не принимать жуткого, с его точки зрения, решения.

– Есть. В биолаборатории полно останков!

– Егор, я не хочу с тобой говорить! Уйди с дороги!

Бестужев не шевельнулся.

– Здесь не Земля, Роман Степанович. Пандора. И мы все на волосок от смерти! Пойми, кому-то эти решения придется принимать! Ты готов превратить убежище в братскую могилу?!

– Даже если я соглашусь, люди не притронутся к синтезированной пище! К такой пище! – добавил он.

– Мы им не скажем.

– Егор, ты не соображаешь, что несешь!

– Он соображает! – выкрикнул Бутов. – Скажу тебе прямо, кроме землян, тут и пандорианцы! Младшие! – Его голос внезапно дрогнул. – Мы не дадим им умереть! Так что решай, либо сам несешь этот груз, либо…

– Пристрелишь меня?

– Если придется.

– Да вы оба не в своем уме! – Роман Степанович прислонился к стене. – Это… – он запнулся, – бесчеловечно!

– А у тебя есть «человечный» вариант?! – в лицо ему выкрикнул Егор. – Кем ты себя назовешь, когда дети начнут умирать от голода?

Малехов обхватил голову руками, тихо взвыл.

Черта практически стерта. Мы перестаем быть людьми… Или пищевой концентрат, похожий на кусок ржаного хлеба, синтезированный на молекулярном уровне, полностью обезличен?

Да какая разница? Главное – молчать. Знать, молчать, выть, но беззвучно!

– Русанов бы спросил: на что мы пойдем ради выживания? Твои же слова!

– Я не смогу с этим жить!

– Сможешь. Возглавишь колонию! У нас нет ни времени, ни выбора! Научись принимать решения!

– А что дальше, ребята?! – Малехов вскинул взгляд. – Синтезируем, раздадим «хлеб». Ну, хорошо, протянем еще две-три недели! А потом начнем убивать слабейших? Или ждать, как стервятники, пока кто-то умрет, чтобы запихнуть его тело в синтезатор? И опять жить?

– Ты угомонись! Хонди для нас – чужие. А синтезатору действительно без разницы, на какой биомассе работать! Сегодня прибегнем к крайней мере! Один раз! За пару недель Метелин вырастит нерв, подготовит имплантацию. – Егор с силой сжал плечо Малехова, наклонился, шепнул ему на ухо: – Когда вулканический пепел уничтожил урожай, наши родители получали биомассу от хонди. Это было еще до набега мутантов, уничтоживших их поселения. Что в этой массе – без понятия, я маленький был, но синтезатор работал на ней безотказно. Мы выживем. Все. Больше никто не умрет, по крайней мере, от голода!

– Егор, ты бредишь? Нам на поверхность-то не выбраться, а ты говоришь о торговле с хонди! Где ты найдешь хоть одно их поселение?!

– Мне имплантируют нерв! – яростно повторил Бестужев. – В затопленной части бункера остались три планетарные машины. Мы с Родькой до них доберемся!

– Под водой?

– Да! – резко ответил Егор. – Это уже не твоя забота! – добавил он. – Если не вернемся, тогда уж поступай, как хочешь!

Роман Степанович молчал. Казалось, он постарел лет на десять за пару минут разговора.

* * *

Колониальное убежище. Сектор биолабораторий. Две недели спустя…

– Как прошло? – Бестужев открыл глаза.

Метелин и Шульгин бросили дела, обернулись.

– Он пришел в сознание, – шепоток Егору не понравился.

Он попытался привстать, почувствовал, что зафиксирован ремнями, рванулся, но без толку.

Запахи.

Они обрели объем и форму! Взгляд обежал знакомое помещение. Нет, зрение тут ни при чем!

Скулы моментально свело. Удушливый, острый, режущий обоняние запах человеческого тела нес яркий букет выделяемых с потом веществ.

Страх.

Возбуждение.

Неприязнь.

Надежда.

Запахи концентрировались двумя облаками, движение воздуха, создаваемое системой вентиляции, вытягивало их шлейфами.

С закрытыми глазами, без участия зрения, Егор мог с точностью определить, где именно сейчас находятся люди, почувствовать всплеск эмоционального напряжения, вызванный его фразой.

Сложнейшие процессы протекали в нервной системе Бестужева. Имплантированный хондийский нерв, кибернетический расширитель сознания, метаболический корректор, нейросетевой адаптер, распознающий мысленные образы, и, наконец, обонятельные рецепторы сейчас, в эти секунды, стремительно налаживали взаимодействие, образовывали новые связи, мозг обрабатывал данные на уровне подсознания, объединял разрозненные элементы в рамках новой, несвойственной для человека сенсорики восприятия.

Обмен данными протекал стремительно и не поддавался осмысленному контролю. В сознание Егора поступали лишь конечные результаты. На миг промелькнула мысль: я ощущаю и идентифицирую мгновенные метаболические реакции, вернее, их остаточные продукты, успевшие выделиться с потом…