Сад Иеронима Босха - Тим Скоренко Страница 16

Сколько лет этому существу? Этому сморщенному яблоку? Уродцу? Джереми противно. За ним — его свита, его охранники и кардиналы, его врачи и медсёстры. Его терракотовая гвардия, лизоблюды, они готовы целовать его в задницу, они заглядывают ему через плечо, чтобы в тысячный раз наблюдать чудо исцеления. Джереми кладёт руку на изувеченный лоб. Правый глаз существа, мутный, водянистый, раскрывается. Из него течёт слизь.

Он родился таким. Родился белым и бесполым, со слепыми водянистыми глазами, без волос и ушных раковин. Он никогда не был человеком, он всегда был уродом, монстром, фриком для циркового шоу. Он никогда не мог передвигаться самостоятельно, и его жирная мамаша из бедного района, потянув на себе эту тяжесть первые два года, сдала его в приют, где его дорастили до шестнадцати. У него сросшиеся пальцы, отчего рука похожа на варежку. Его чересчур тяжёлые кости пережимают слабые связки и мышцы, он может разве что следить глазами и открывать беззубый рот.

И вот появляется Джереми, Великий Мессия. Исцелитель павших. Спаситель убиенных. Он кладёт руку с ухоженными ногтями на высокий морщинистый лоб с тёмными отметинами и поднимает глаза. Он может и не поднимать их, потому что всё равно не знает, откуда этот дар. Он не знает, кто такой Бог: он не знаком с ним лично. Но он поднимает глаза, потому что у кого-то в руке камера, и ещё одна, и ещё. Потому что это шоу, которое приносит бешеные деньги, и нельзя обмануть ожидания толпы.

Под рукой Джереми морщины на лбу существа разглаживаются. Глаза из слепых и водянистых становятся прозрачно-голубыми, но — зрячими. На голове появляется пушок — светлый, едва заметный. Это волосы, которых у него никогда не было. Его впалая грудь изменяет свою форму, пальцы расклеиваются и комкают одеяло. Когда Джереми убирает руку, на кровати лежит мальчишка. Он плохо развит для своих шестнадцати. Конечно, ведь он почти не двигался столько лет. У него слабые руки и ноги, удивлённый взгляд. Он пытается что-то сказать.

Они смотрят на него, на этот объект эксперимента, на уродца из цирка. Человек-рыба, человек-лосось. Так его звали. Он силится выговорить всего два слова, но язык не подчиняется ему, потому что у него никогда раньше не было языка. Вместо него во рту был странный отросток, похожий на сперматозоид. Он вяло перекатывался и иногда затыкал ему дыхательное горло, и врачи извлекали его с помощью щипцов.

На выдохе, в сумасшедшем усилии он говорит:

«Мама?»

Два слога, которые втемяшились в его пока ещё пустую голову. Он ведь не глухой. Он слышал столько всего вокруг себя, но никогда этого не понимал. А теперь на него обрушивается ураган знаний, которые нужно рассортировать, разложить по полочкам, классифицировать. Джереми Л. Смит идёт ко второй койке.

На коленях у кровати исцелённого стоит человек в белом халате. Он шесть лет следил за этим существом. Он ничего не мог сделать. Теперь у него есть новая работа: научить только что рождённого жить.

Это редкая палата. Джереми Л. Смит безошибочно выбирает самое страшное место. Место, где держат научные объекты. Тех, на ком изучают прихоти человеческого развития. Аномалии.

В XIX веке в Великобритании жил Джозеф Керри Меррик по прозвищу Человек-Слон. Его нашёл на улицах Лондона врач Фредерик Тривз в 1886 году, тогда ему было 24 года. Меррик с детства страдал двумя тяжелейшими генетическими заболеваниями: болезнью Реклингхаузена (нейрофиброматозом типа I) и синдромом Протея. Он вообще не был похож на человека. Ничего страшнее Меррика никто из Королевской академии наук не видел никогда. Никто из этих лощёных докторов. Ни одна часть тела Меррика не была человеческой. Ни одна не была симметричной. Он не мог даже самостоятельно двигаться, потому что его шея не держала огромную асимметричную голову с многочисленными костными наростами. Он придерживал её правой рукой, на которой были пальцы — семь штук. Левая висела бессмысленной плетью — почти до земли.

Он писал стихи и прозу. Он демонстрировал своё уродство за деньги, работал сначала на табачной фабрике, а потом — в цирке уродов. Он был разумен. А когда ему исполнилось 27 лет, он покончил с собой, потому что в его время не существовало Джереми Л. Смита, который мог спасти его от самого себя. Зайдите на какой-нибудь энциклопедический сайт. Откройте книгу. Найдите статью «Человек-Слон». Посмотрите на эти фотографии.

И радуйтесь. Вам не нужен Джереми Л. Смит. Радуйтесь тому, что он вам не нужен.

Тем, кто лежит в этой палате, — нужен. Они не могут без Джереми Л. Смита. Точнее, они могут, а вот их родители, опекуны, врачи — нет.

На второй койке лежит половина человека. У него нет рук и ног. Шеи — тоже. Маленькая круглая голова вдавлена в туловище. Его глаза закрыты. Он дышит, бочкообразная грудь вздымается. Джереми Л. Смит кладёт руку на потный безволосый лоб существа.

Оно не просыпается. Но под простынёй появляются очертания конечностей.

Ему тринадцать, этому монстру. Он никогда не разговаривал ни с кем, хотя, судя по медицинским данным, ничто ему не мешало. Его мать не отказалась от него. Она иногда навещает хоспис. Ему осталось около двух лет, после этого его чудовищная печень откажет. У него всегда были проблемы с пищеварением.

Голова увеличивается, появляется шея. Полный мальчик, и ничего более. Он спит. Когда он проснётся, он впервые возьмёт стакан с водой собственной рукой. Металлический стакан — стеклянный надо ещё научиться держать.

Это происходит так и никак иначе. Джереми Л. Смит проходит по палатам лежачих, а потом попадает в общую приёмную. Ему обустраивают трон. Ставят напитки и еду. Он сидит царственно, вальяжно, а к нему маршируют по команде умирающие девочки и мальчики.

Как тебя зовут, девочка? Дженни? Хорошая девочка.

Будем знакомы: Дженнет Бигль, девять лет, саркома позвоночника, неоперабельно.

А тебя? Макс?

Массимо Манца, шесть лет, врождённый ВИЧ.

Джереми Л. Смит возлагает руки на их головы, и они исцеляются. Они становятся заурядными, обыкновенными детьми. Их уже не жалеют, им не дарят самые дорогие и красивые игрушки. Они отправляются домой.

Но теперь их нельзя ругать. Нельзя наказывать. Нельзя запрещать что-то. Нет, что вы, не потому что они были смертельно больны, а теперь — здоровы. Нет-нет. Потому что их коснулась рука Господа. Рука Джереми Л. Смита. Потому что их выздоровление — это божественное откровение. Это спасение неспасаемых и неспасённых.

Джереми Л. Смит сидит на своём троне. К нему подходят страждущие, а он, наместник Господа на земле, лечит их, спасает.

Конвейер жизни. Спасение 911. Прямая линия с Богом.

* * *

В какой-то момент становится понятно, что Джереми Л. Смит не может спасти всех. Не может помочь всем страждущим. Что его одного слишком мало на миллионы больных. Теперь в каком-нибудь Гонолулу, у чёрта на рогах, человек, попадая в больницу, сразу ропщет на врачей, потому что до Джереми Л. Смита им далеко. Они не могут сделать элементарную вещь: дать верный антибиотик, срастить сломанную ногу, удалить аппендикс. Медицинское образование — это чушь собачья. Всем нужен Джереми Л. Смит. И поэтому они пишут письма. По этим письмам размазаны слёзы и пот. Они впитали в себя всё, что чувствуют их авторы: от тонкого расчёта до настоящей боли. Они приходят в огромную канцелярию Джереми Л. Смита и непрочитанными отправляются в измельчитель. Хотя некоторые всё же распечатываются. Некоторые — это полторы тысячи в день. Вся канцелярия работает ради этих полутора тысяч. Остальным десяткам тысяч уготовлен измельчитель.