Консул - Валерий Большаков Страница 16

– Одерживай! Одерживай!

– Тп-р-ру! Стоять!

– Сезий и ты, Марк! Подровняйте, вон!

– Натяни!

– Держи, держи! Пошла!

– Но-о! Шибче ходи, шибче!

– Да куда ты гонишь?

– Еще! Еще малость! Во! В самый раз!

– Толкай! Ого-го! Море!

– Море! Море!

Волок прошел очень организованно, «как учили». Либурна плавно спустилась в воды Саронического залива, а оттуда уж и до Афин было рукой подать.

Причалив на ночь в Кенхрейе, либурна отплыла лишь после обеда. Всю дорогу до Афин корабль шел с «почетным эскортом» – то с одного борта, то с другого кувыркались в волнах дельфины. А потом показалась волнистая линия суши и вспыхнул золотой блик, отражаясь от шлема Афины Промахос, чья гигантская статуя высилась на Акрополе.

Из моря поднялся Пирей, портовый городишко. Маяк его был погашен… Либурна вильнула влево, к большому порту. Укромную бухту разделял каменный мол – к югу от него открывалась военная гавань, к северу – торговая.

Скирон по привычке направил либурну в военную и отшвартовал ее у сухих доков – там, под черепичными крышами покоились триремы со снятыми мачтами. Передних стен у доков не было, а кровлю поддерживали колоннады, разгораживающие помещения для кораблей. Видно было, как под днищами трирем ползают матросы, скребками счищая наросших моллюсков.

Грохнулся трап, и преторианцы сошли на берег.

– Мы скоро! – пообещал Искандер, и Скирон молча кивнул, соглашаясь ждать.

– Ну, что? – бодро спросил Эдик. – Пошли? Заглянем в «око Эллады»?

– Куда-куда заглянем? – удивился Гефестай.

– Это Афины так называют, – нетерпеливо объяснил Тиндарид. – Стыдно признаться, но здесь я не был ни разу.

– Подумаешь! – фыркнул Эдик. – Я, вон, в Антарктиде не был. И ничего, как видишь. Жив пока.

– Так я ж эллин!

– А я – нет. И что?

– Пошли, – сказал Сергий, и подал пример.

Вскоре они вышли на Пирейскую дорогу. Она поднималась вверх, как дорога, вымощенная желтым кирпичом – та, что вела Элли в Изумрудный город. Только под ногами преторианцев желтела глина, а по сторонам темнела кипарисовая роща.

Когда-то с обеих сторон путь к порту защищали Длинные стены, северная и южная, но легионы Суллы разрушили их. И Средостенная Пирейская дорога сократила свое название. Но не продолжительность пути.

– И долго нам идти? – поинтересовался Чанба.

– Если будешь живее ноги переставлять, – ответствовал Тиндарид, – то через час дойдем.

– Ча-ас?! Блин блинский…

– Эдик, это тавтология.

– Надо было тогда коней взять.

– Опомнись, мы же бедные бродячие циркачи! Откуда у нас деньги?

– Вот, блин…

Одолевать подъем и в самом деле пришлось долго. Преторианцев обгоняли верховые легионеры, неторопливо вышагивали земледельцы, погоняющие ослов и мулов.

Гремели и скрипели телеги, выбивая пыль.

Афины постепенно открывались взгляду. Над массой белых домов высились темно-серые скалистые склоны Акрополя. Были хорошо видны прекрасные храмы на вершине, серо-зеленый кустарник у подножия и черно-зеленые кипарисы. За Акрополем поднималась, подобная женской груди, гора Ликабет, покрытая темным густым лесом.

– Ну, наконец-то! – буркнул Чанба, углядев впереди крепостную стену Клеона с распахнутыми Пирейскими воротами. Искандер коварно усмехнулся…

Выйдя на дорогу Койле, преторианцы миновали перекресток и повернули вправо, мимо Одеона, оставляя слева улицу Священных Треножников, углубляясь в кварталы Ареопага. Одноэтажные дома, похожие друг на друга, как близнецы, выходили глухими стенами в переулки и были утомительно однообразны.

– Око Эллады, око Эллады, – ворчал Эдик. – Аул какой-то…

Не слушая его, Сергий спросил Искандера:

– И где нам искать наших китайских друзей?

– «Русский с китайцем – братья навек…» – тут же забубнил Чанба.

– Циркачам они сказали, что остановятся где-то здесь, – отвечал Тиндарид, стараясь не обращать внимания на Эдика. – Напротив святилища Деметры, в доме под пригорком, где растут две очень старые оливы и гигантские кипарисы…

– Не те ли? – кивнул Гефестай на громадные метелки деревьев, устремленных в небо, подобно ракетам.

– Может, и те… Да-да, вон и храм!

Сергий первым открыл калитку в сложенной из грубых кусков камня ограде и по короткой лестнице поднялся в миниатюрный сад, где росли запущенные розовые кусты. Две очень старые оливы заботливо прикрывали серебристой листвой небольшой дом со слепящими белизной стенами. Его ставни были прикрыты, а дверь заперта.

– Эй! – позвал Лобанов и постучал в ставню. – Есть кто дома?

– Кто там? – послышался боязливый голос.

– Тут проживают посланцы ханьского императора? – внушительно спросил Искандер.

– Да-да! – донесся торопливый и несколько нервный отклик. Загрюкала цепь.

В приоткрывшуюся дверь с осторожностью выглянул желтолицый человек с глазами раскосыми и узкими, одетый в свободную блузу, едва вмещающую грузное тело, и в широкие штаны. Было тепло, но голову ханьца прикрывала забавная вязаная шапка. Лицо его с тонкими чертами напоминало вырезанную из древесины барбариса маску, а морщины выдавали возраст – ханьцу было за пятьдесят.

Эдик Чанба, убедившись, что восточный гость – среднего роста, расположился к нему, и сказал:

– Мы вас приветствуем! Узнаёте? Мы – те самые циркачи, которых вы звали в свою страну.

– Ах, да-да, конечно! – обрадовался ханец, как будто испытывая громадное облегчение. На латыни он изъяснялся свободно, разве что забавно возвышал голос и проглатывал звук «эр».

Обычай предписывал ханьцу принимать гостя, не снимая головного убора, дабы проявить уважение. Выйдя во двор и поклонившись, хозяин пригласил преторианцев в дом.

Пригибаясь под висящим на бронзовой цепи двухпламенным лампионом, Сергий прошел во внутреннюю комнату, обставленную очень неброско – три ложа в ряд и один стол да табуреты вокруг.

– Наш договор в силе? – спросил с нажимом Сергий.

Вместо ответа китаец сжал кулаки и поднял их на уровень лица, сгибаясь в неглубоком поклоне.

– Тогда мы готовы, почтенный, – продолжил Лобанов. – В гавани стоит корабль, на котором мы могли бы добраться до Антиохии.

– Да будет милостиво к вам Вечно Синее Небо… Ах, простите меня, я не узнал вашего драгоценного имени!

– Зовите меня Сергием. А это мои друзья – Эдикус, Искандер и Гефестай.

Всякий раз после представления китаец складывал ладони перед грудью и махал ими в знак почтения.