Месть самураев - Михаил Белозеров Страница 16

Старый рыбак Эбису

Вздыхает о былом изобилии.

Но это не значит,

Что весна забыла вернуться.

Черный ину пробежал сто сато.

И завыл, поклонившись Луне,

Чей холодный свет

Скользит по снежным равнинам Нара.

Утром поиски кантё возобновились. Обшарили все надстройки. Попутно выбросили за борт остатки глиняных воинов и собак и занялись мачтой. Натабура вместе с Язаки спустился в трюм и обнаружил, что основание мачты выбито из 'замка'. Мачту явно пытались разрубить, но даже хваленые китайские мечи ничего не могли сделать с 'зеленым деревом', из которого была изготовлена мачта. Такая древесина была крепче самой лучшей стали и тонула в воде. Обрабатывали ее мастера, которые знали, что 'зеленое дерево', кроме всего прочего, очень ядовито.

Учитель Акинобу искал кантё в самых потаенных закоулках – больше для очистки совести, чем для дела. Кантё Гампэй нигде не было.

– Учитель! Учитель! – в трюм скатился Язаки. – Ялик пропал!

– Я догадывался, что кантё не самоубийца, – хмыкнул Акинобу.

Хотя Натабура давно привык к учителю, но спокойствие Акинобу в очередной раз удивило его. Лично он так бы не поступал, а предпринял бы что-то безотложное, он что именно, Натабура сообразить не мог. Этим, наверное, и отличается ученик от учителя – учитель Акинобу знает, что надо делать, я только думаю, что знаю. Опасность была слишком очевидна, чтобы ею пренебрегать. Но и волноваться раньше времени не имело смысла. Такова была философия поведения учителя. К досаде, трудно совладать с собой. 'Незачем тратить энергию, когда нет реальной опасности, иначе ожидание истощает', – обычно говорил он. Натабура не понимал его. А еще учитель Акинобу часто говорил: 'Если ты уразумеешь одно дело, тебе откроются восемь других'. Только на этот раз Натабура забыл о его словах. Человек не запоминает идеи, если сам не пришел к ним.

Через дыру они с Натабурой выбрались на палубу. Бесконечно длинные, покатые волны набегали с юга, как отголоски бушующих далеко-далеко на экваторе сезонных штормов. Это Бог ураганов Сусаноо-но-Микото вымещал злобу на всем мире за то, что его заперли на южном полюсе Земли.

– Вряд ли он доплывет до берега, – высказал сомнение Натабура, глядя на море.

– Не забудь, что Гампэй настоящий моряк, – возразил учитель Акинобу. – Те волны, которые могут погубить, способны вынести его и к Нихон.

– Стало быть, на берегу нас ждут неприятности! – со страхом воскликнул повар Бугэй.

Он не зря крутился рядом, желая понять, как Акинобу отнесется к самому факту побега кантё и заподозрит ли что-либо.

– Представлю, что он наговорит на заставах, – сказала Юка. – Мы не сможем добраться до столицы.

– Если он приплывет первым, то все возможно, – согласился Акинобу и подумал, что Аматэрасу не допустит этого, все-таки она скрепила союз Юки и Натабуры. – По крайней мере, кантё опережает нас на шесть страж. Надо починить мачту и поднять большой парус.

Еще полдня ушло на починку. Главным образом надо было согласовывать действия людей на палубе и в трюме. Одни тянули за канаты, а другие работали ломами. К часу лошади подняли главный парус, джонка перестала рыскать по курсу и как сноровистая лошадка, побежала точно на восток, к острову Кюсю.

– Там нас ждет будущее, – сказала Юка, и хотя она совсем мало жила в Нихон, она чувствовала, что соскучилась по новой родине. – Интересно, какое оно будет?

– Что именно? – уточнил Язаки, красуясь в доспехах генерала.

– Будущее.

– Примерно таким же, как и прошлое, только дороже.

Юка с удивлением посмотрела на Язаки и фыркнула, как кошка. А Натабура произнес:

– А я и не знал, что ты философ.

– Я сам не знал, – привычно шмыгнул носом Язаки. – А вот прорвало. Поесть бы не мешало.

Все трое рассмеялись, а Язаки подумал, что сегодня ночью упустил возможность разбогатеть. Он предался размышлениям, грусти и стал жалеть себя – бедного, несчастного, одинокого Язаки, которому не помогает ни хитрость, ни проказница судьба, не говоря уже о Богах, которые были явно не на его стороне.

* * *

Ночью повар Бугэй не спал. Его била нервная дрожь. Он дождался, когда все уснут и, подволакивая ногу и с трудом перешагивая через обломки, стал пробираться в каюту капитана, стараясь не привлечь внимания Акинобу, чья тень маячила на мостике.

Он нарочно лег на палубе под предлогом тесноты в кубрике. И сколько ни звал его боцман Дзидзо, который считал повара своим товарищем по несчастью, Бугэй остался непоколебим в своем решении, прикрываясь благородным побуждением не мешать раненым. Глупые матросы, привыкшие к дешевому сакэ, были только рады. Они завернулись в шелк и уснули как убитые, раскинув во все стороны руки и тяжело выдыхая пары сакэ, который предусмотрительный Бугэй наливал всем без меры из личных запасов кантё. Еще бы, сакэ из красного риса с добавлением перца и трав. Такой сакэ испокон веков подают только императорам. Для большего эффекта Бугэй подогревал его до нужной температуры, а вместо чашечек принес огромные пиалы. Эффект оказался неожиданным: на людей, уставших после битвы, сакэ подействовал, как Бог сна.

Даже вывихнутая рука и та служила лишним поводом для реализации задуманного. Я должен забрать свое, твердил Бугэй. Обобщая словом 'свое' все те горести, которые испытывал в море. Должен на лечение, бедным детишкам на молочишко, жене на барахлишко – в общем, на жизнь. Не зря же я горбатился столько лет. А эти шторма… Бр-р-р… Он вспоминал все-все шторма, которые пережил, и пробовал шевелить пальцами. Рука отзывалась болью. Заживет как на собаке, рассуждал он, клацая зубами от боли. А эти… Он почему-то с неприязнью подумал о пассажирах, наверное, потому что они захватили джонку. Эти… ну их… Он боялся, что кто-то точно так же, как и он, вспомнит о капитанской кассе. Таким человеком мог быть только боцман Дзидзо, но он, слава Будде, тяжело ранен и пьян, как последний чжу.

План завладеть деньгами капитана созрел у Бугэй давно, – как только началась битва с каменными чудовищами. Что-то нехорошее шевельнулось у него в душе, он стал беречься и даже один раз отсиживался на камбузе, с испугом прислушиваясь к звукам битвы и вздрагивая при каждом ударе в хлипкие стены. Три раза во всей этой круговерти он пробовал проникнуть в капитанские покои, и три раза ничего не получалось. Первый раз он почти добрался до тайника кантё, но пол в каюте внезапно с треском вздыбился, из дыры выскочил глиняный демон – ганива, и если бы неизвестно откуда взявшаяся прыть, Бугэй остался бы лежать на полу капитанской каюты с перекушенным горлом. Ганива успел только расцарапать Бугэй лицо. Зато крови было море, и Бугэй сразу заслужил уважение. Глаза у него сделались черными, словно в них накапали туши, а лицо страшно опухло. Второй раз он предпринял попытку в тот момент битвы, когда ганива взломали палубные крышки, и проник в каюту через окно. Кто-то, скорее всего, Акинобу, заботливо завалил дыру в полу. Бугэй на этот раз никто не мешал отодвинуть капитанскую постель и поддеть ножом половицу. Тайник был сделан в балке. В него вмещались не только мешок с деньгами, но и драгоценности, которые кантё Гампэй покупал жене во всех портах, где они побывали. Здесь были индийские золотые стронги, звенящие, как водопад, и радующие душу голубые китайские тама, похожие на бездонные озера, бусы-ятано из очень редкого камня, переливающегося всеми цветами радуги, и даже бриллиант величиной с маленькую черепаху. Бугэй уже держал деньги в руках, заигравшись, словно ребенок, но в этот момент джонку так тряхнуло и она так сильно накренилась, что Бугэй подумал о крушении. Страх заставил его вылететь на палубу. Его тут же втянули в бесконечную беготню среди каменных чудовищ. Тогда-то Натабура и отбил его у хирака и ганива, которые схватили Бугэй, едва не разорвав пополам. Третий раз добраться до тайника он сумел лишь, когда битва подходила к концу. На этот раз в каюте капитана все было раскидано, в полу снова зияло отверстие. Бугэй даже показалось, что в нем кто-то мелькнул. Он не успел вскрыть тайник, как последний хирака – дикий человек с дубиной, так дернул его за руку, что Бугэй потерял сознание и очнулся на палубе в тот момент, когда Язаки хвалился победой над каменным генералом. Пришлось слушать глупые речи друга. Язаки долго изображал, как все вышло. Как он кричал, плакал, молил генерала его не убивать. И как, в конце концов, победил с помощью хитрости. Хвастовство Язаки, казалось, достигло небес, в которых что-то ухнуло, и молния рассекла черный небосвод. Все посчитали это дурным знаком, а пристыженный Язаки тотчас замолк. Одного Бугэй не знал – спас его на этот раз Акинобу, в последний момент зарубивший лохматого хирака, который тащил Бугэй в трюм, где его ожидала верная смерть.