Алмаз. Апокриф от московских - Татьяна Ставицкая Страница 16

Весна меняет восприятие жизни. В отмороженном за зиму сознании граждан пробуждаются надежды на благие перемены в собственной жизни и вокруг нее. Как будто мутный поток талого снега способен унести мусор не только с улиц Москвы, но и из голов ее жителей. А потом и вовсе запахло маем. Московские обыватели радостно отворяли окна, хотя некоторые из них приобрели не совсем похвальную привычку выплескивать из окон всякую дрянь, что, конечно, не могло нравиться другим обывателям, которым эта дрянь попадала на шляпы и пальто. Той весне на некоторое время удалось вытеснить из головы царевича думы об алмазе.

Обычное утреннее зрелище в апартаментах Уара представляло картину танцовщицы об одной ноге. Вторая нога виднелась над ее макушкой. Растяжку этуаль отрабатывала везде, где ей случалось стоять без движения долее десяти минут. Уар едва успевал одергивать свою подопечную, увлекая ее за собой на променад, тщательно избегая остановок. В обществе отговаривался тем, что особа не вполне в уме, как и подобает глубоко творческой личности, что отлично работало на имидж исполнительницы невиданных прежде танцев и даже несколько оправдывало в глазах общества ее тягу к публичному обнажению. В Москве даже вошло в обиход выражение: «стоит, как нога Анастасии Волковой».

Этуаль с утра пребывала в неописуемой ажитации.

– Дуся, ты только почитай, как вдохновляются на танец заграничные артистки! – совала она чаевничающему Уару под нос свежую газету. – «Известная танцовщица Отеро заказала себе воздушный шар, на котором собирается лететь из Парижа в Биарриц. Для того чтобы полет этот удался вполне, она купила автомобиль, который будет тащить шар на канате-буксире 100 футов длины». И реклама, согласись, замечательная! Давай устроим эдакий аттракцион в Москве! Я нисколечко не боюсь! Хотя бы до Коломны…

– Я слышал, воздушный шар, пущенный из сада «Аквариум» с воздухоплавателем Жильбером, унесло к Москве-реке. А когда аэронавт заметил сильное колебание шара и открыл предохранительный клапан, шар сел на кровлю храма иконы «Утоли моя печали». Так что с крыши снимать пришлось. Вы хотите, чтобы вас снимали с крыши, сударыня? А если еще, чего доброго, и вовсе разобьетесь?

– Ах, Митя, погибнуть на воздушном шаре – это так шикарно! – не сдавалась Анастасия, охваченная предвкушением роскошного зрелища с нею самой в главной роли.

Между тем Уар как раз недавно узнал, что в Москве получены на днях из-за границы оригинальные волшебные фонари, посредством которых можно проявлять на облачном небе в увеличенном виде слова и различные изображения, вставляемые в объектив фонаря. Аппарат этот предназначался для облачных реклам, которые давно уже были в широком употреблении в Америке. Неожиданная храбрость Анастасии навела его на мысль, что, если совместить облачную рекламу с полетом, это станет настоящей сенсацией и принесет огромные сборы от последующих представлений. Он прикрыл глаза, и перед его мысленным взором предстала дивная картина: огромные светящиеся на облаках буквы АНАСТАСИЯ и удаляющийся в лучах закатного солнца шар!

– Ты только представь: с шара можно осыпать город цветами! Много цветов, дождь из роз! – в возбуждении воскликнула танцовщица и подняла высоко над головой ногу, как восклицательный знак.

Июньским полднем, когда все было готово и толпы гуляющих заполонили парк, из «Аквариума» поднялся в вольный полет освобожденный от привязи большой шар. Корзина с аэронавтом Жильбером и двумя пассажирами – исполнительницей скандальных танцев Анастасией Волковой и московским репортером, африканскими очерками которого зачитывалась вся Москва, плавно поднималась над Москвой, шелестя красными шелковыми шарфами, реющими на ветру. И вдруг из корзины посыпались розы. Публика ахнула и замахала руками. Военный оркестр грянул вальс. Шар взял направление на юг.

На следующий день по Москве поползли слухи, будто шар унесло в море, хотя многие не верили. Ну действительно, до какого моря можно было долететь за сутки при хоть и северном, но весьма легком ветре? Скорее всего, шар лопнул, а участники полета разбились. Когда на третий день в Москву вернулся хроникер, стало ясно, что этуаль сбежала с аэронавтом. Рассказывать что-либо репортер отказался и заперся у себя, наказав дворнику никого не пускать. Господину Углицкому же он отправил записку, в которой намекнул, что все живы и тот сам скоро все узнает.

Уар, призвав на помощь старого друга – сокольничего, отправился на поиски. Но покидать Москву надолго они, в силу известных непреодолимых обстоятельств, не могли. В голове царевича не укладывалось, что пропажа участников полета может оказаться пошлым адюльтером. Он был вне себя от горя и гнева, не мог находиться дома, где все напоминало о ней, пахло ею.

– Ну что ж ты у меня такой страдалец? Что ж у тебя с девками нескладухи одни? – горевал сокольничий. – Что ты с ними делаешь? Ты вообще что-нибудь с ними делаешь? – спрашивал он друга в приватном кабинете ресторана.