Жгучая ложь - Пирс Энтони Страница 15

Теперь я различал слабый свет, просачивающийся по краям валуна, но в глубине пещеры было совершенно темно. Пука это ничуть не беспокоило. Кони-призраки видят в темноте даже лучше, чем на свету, ведь их основное занятие – блуждать темными ночами и пугать одиноких путников звоном цепей. Но я-то тогда призраком не был.

– Пука, – обратился я к коню, – нам придется двинуться в толщу горы. Тропа привела нас ко входу в эту пещеру, так что, скорее всего, из нее есть и выход. – Я старался придать своим словам убедительность, но мне было не по себе. Уж мне ли не знать, что далеко не всякая тропа ведет туда, откуда есть выход. Взять, например, тропы к древопутанам... Но что толку предаваться мрачным раздумьям? – Так вот, чтобы добраться до выхода, нам придется проехать по совершенно темному тоннелю, и тут я могу положиться только на тебя. Смотри, как бы нам не провалиться в какую-нибудь яму или расщелину. Я знаю, ты не любишь, чтобы на тебе ездили, но мы вместе угодили в переплет, вместе нам и выпутываться. Вот выберемся отсюда, тогда и решим, кому на ком ездить.

Пука не ответил, но мне почему-то показалось, что он меня понял. Затем конь мотнул головой и без понуждения неторопливым шагом направился в глубь черного тоннеля. Цокот копыт эхом отдавался от каменных стен, и я даже подумал, что в нынешних обстоятельствах слух до известной степени заменит мне зрение. Слух у варваров острый, хотя и не может сравниться со слухом большинства животных. Так или иначе, по отражению звука я сумел определить, что тоннель неширок, стены довольно близко, но впереди пустота.

Тоннель вел вниз, как обычно и бывает в пещерах. Конечно, я предпочел бы двигаться прямиком к выходу, а не погружаться в неведомые недра горы, но приходилось ехать туда, куда вела дорога.

Через некоторое время – мне оно показалось чуть ли не вечностью – ко мне стало возвращаться зрение. Точнее сказать, глаза приспособились к темноте, а на стенах пещеры, в трещинах, появились мягко светящиеся грибовидные наросты. Чем ниже мы спускались, тем больше становились эти грибы и тем ярче они светились – вскоре я уже различал большую часть прохода. В тоннеле были представлены все цвета радуги, – по правде сказать, это на удивление красиво.

Но тут тоннель неожиданно разветвился на несколько галерей, и перед нами встала проблема выбора. Жизнь гораздо проще, если не приходится принимать решения, и сейчас я предпочел не усложнять ее и положиться на Пуку. Он двинулся одним из коридоров – более или менее прямо.

Неожиданно конь остановился и понюхал воздух. В слабом свете грибов я различал лишь его голову и не столько увидел, сколько догадался, как раздуваются его ноздри. Он что-то учуял!

Потом учуял и я, учуял отвратительный смрад, который мог исходить лишь от очень большого и крайне неприятного существа. Мы были не одни.

– Ну и вонища! – пробормотал я. – Хуже чем от гоблинов. Что-то мне не хочется встречаться с этой тварью. – Копье по-прежнему оставалось со мной, но я сомневался, будет ли от него прок в замкнутом слабо освещенном пространстве пещеры. Ведь ежели я с разгону налечу копьем на стену, отдача попросту сбросит меня с коня.

Мы попятились, потихоньку вернулись к развилке и попробовали другой путь, но в этом коридоре вонища оказалась еще сильнее. Я не сразу сообразил, что не только мы приближаемся к какому-то чудовищу, но и оно идет нам навстречу. Видимо, цокот копыт растревожил таившегося в глубине неведомого зверюгу.

– Надо уносить ноги! – воскликнул я, почти впадая в панику. Принято считать, будто варвары не испытывают подобных эмоций. Может, и так, но нормальные варвары не обитают в глубоких, темных пещерах, населенных тошнотворно вонючими монстрами.

Пука повернул назад, но поздно – волны смрада катились изо всех боковых коридоров. Видимо, мы случайно забрались в самое логово каких-то зверей. Впрочем, случайно ли? Вполне возможно, гоблины специально загнали нас в эту пещеру.

Неожиданно прямо перед нами возникло отвратительное чудовище. Огромное, толстое, как бочка, туловище покрывала грубая щетина, вытянутое вперед рыло заканчивалось плоским, круглым, как блюдце, носом, из пасти торчали загнутые клыки. Задние лапы чудовища заканчивались копытами, передние же представляли собой огромные ручищи, грубые, но напоминающие человечьи. Чудовище отдаленно походило на огромного гоблина, но было еще более звероподобным. Из его пасти вырывался такой гнилостныйсмрад, что мы с Пукой чуть не задохнулись.

Позже я узнал, что мы столкнулись со свинопотамом – представителем племени чудовищ, обитающих главным образом под землей и подрывающих корни важных для мироздания деревьев, таких, как дерево всех семян, растущее на Парнасе, или небосводное дерево, что поддерживает небесную твердь. Страшно себе представить, что стало бы с Ксанфом, останься он без мириадов семян, из которых произрастают бесчисленные растения, дающие пищу и питье, одежду и обувь – все необходимое для жизни! А небо – разве молено жить без солнца и луны, звезд и облаков? Но свинопотамов все это, похоже, ничуть не волновало, они просто хотели подрыть корни и загубить эти деревья. Возможно, разница между человеком и чудовищем заключается именно в том, что чудовищу не свойственно задумываться о последствиях свой деяний.

Свинопотамы обитают в подземном лабиринте пещер, и их тоннели ведут ко всем тем горам, на которых растут жизнеопределяющие деревья. Они неустанно трудятся, подрывая корни, но всякий раз эти труды постепенно выводят их к поверхности земли. Выбравшись на поверхность, они пьянеют от непривычного ощущения огромного пространства и впадают в полнейшее безумие – катаются по земле, валяются в грязных лужах, истошно визжат и носятся туда-сюда, распугивая людей и наземных животных. Их ненавидят все, даже гоблины, которые отдаленно на них похожи. Впрочем, как я уже говорил, гоблины ненавидят всех. Но на свинопотамов они охотятся с особым рвением, ведь гоблины – единственный из народов Ксанфа, употребляющий в пищу мясо свинопотамов. Все остальные считают его нечистым, что полностью соответствует действительности.

Дневного света свинопотамы боятся. Первые же лучи солнца повергают их в ужас и заставляют забиваться в самые глубокие подземелья. Тем временем, пока чудовища буйствуют, а потом прячутся, деревья успевают отрастить и укрепить свои корни, так что свинопотамам приходится заново приниматься за свое свинство. Они постоянно терпят неудачу, а потому вечно пребывают в скверном расположении духа, о чем свидетельствует их дыхание. Так или иначе, они не простые звери, но... Но в тот момент для нас с Пукой все это не имело значения. Мы попали в беду. Попытка увернуться от первого чудовища ни к чему не привела – позади нас уже появилось другое, а из соседних переходов доносился тяжелый топот. Если и есть что хуже свинопотама, так это два свинопотама, а уж о целой уйме и говорить не хочется.

– Надо прорываться, пока мы не задохнулись, – сказал я Пуке, – скачи галопом, а я попробую их отогнать.

Конь-призрак рванул с места в карьер. Я нацелил копье на свинопотама, преграждавшего нам дорогу. Тот оказался столь глуп, что даже не попытался увернуться, и наконечник угодил ему прямо в пятачок. Удар опрокинул зверюгу на землю, но в то же время выбил копье из моей руки. Пука перескочил через раненое чудовище, которое воняло еще хуже здорового, но навстречу нам уже выскочил другой свинопотам. Мне не хотелось марать свой светлый клинок кровью нечистой твари, но что было делать? Выхватив меч, я одним ударом отсек безобразную голову – как и первый, этот свинопотам даже не попытался увернуться. УХ, ну и кровищи было! Принято считать, будто варвары стяжают себе славу кровопролитием, но эту гнусную маслянистую жижу и кровью-то назвать трудно. Какая уж тут слава!