Сокол против кречета - Валерий Елманов Страница 15

– Хочешь, я заплачу тебе за все твое добро три золотых динара? Нет, даже десять, – поправил себя хан. – Не думаю, что кто-то даст тебе больше двух.

– За некоторые из этих свитков знающий человек с радостью дал бы десять тысяч золотых динаров, – поправил его Горесев. – А потом прыгал бы от счастья, считая, что бессовестно надул меня. И это было бы правдой, ибо лишь редкие из них я оценил бы дешевле ста тысяч.

– И что же там написано? – поразился Бату.

Он ткнул пальцем в свиток, лежащий с краю, и потребовал:

– Прочти мне что-нибудь из него, чтобы я тоже мог насладиться древней мудростью и проникнуться ее величием.

Горесев криво усмехнулся, взял указанный свиток, развернул его и стал медленно читать вслух:

– «Древние [26]были, есть и будут. До рождения человека пришли они с темных звезд, незримые и внушающие отвращение, спустились они на первозданную землю. Много столетий плодились они на дне океанов, но затем моря отступили перед сушей, и полчища их выползли на берег, и тьма воцарилась над Землей».

Бату невольно передернулся. Леденящим холодом повеяло от глухого голоса Горесева, и сами слова были тягучи и неприятны, как… Он попытался найти сравнение, но не смог, потому что они были хуже всего, что знал хан.

А шаман продолжал читать:

– «У ледяных полюсов воздвигли они города и крепости, и на высотах возвели они храмы тем, над которыми тяготеет проклятие богов. И порождения древних наводнили землю, и дети их жили долгие века. Чудовищные птицы Лэнга – творения рук их, и бледные призраки, обитавшие в первозданных склепах Зин, почитали их своими Владыками. Они породили На-Хага и тощих Всадников Ночи; Великий Ктулху – брат их и погонщик их рабов. Дикие псы приносят им клятву верности в сумрачной долине Пнот, и волки поют им хвалу в предгорьях древнего Трока».

– Я не знаю, где находится Трок, но волки не могли петь им хвалу, ибо это наши первые предки [27], и ты, старик, не унижай их тем, будто они смирились перед чужими богами, – произнес встрепенувшийся Бату. – Я тоже люблю сказки, особенно когда они такие страшные. – Хан еще раз передернулся. – Но разве это стоит ста тысяч?

– Стоит, – не согласился с ним Горесев. – Только не сто, а больше, потому что это подлинный «Некрономикон», с помощью которого я могу, например, поднять из могилы твоего великого деда и заставить его делать то, что я хочу. Я могу… Словом, много чего могу.

– Не надо трогать моего деда и вообще касаться мертвецов, – спокойно произнес Бату. – Пусть они покоятся там, где их положили. Но, в конце концов, ты в состоянии наложить на свои драгоценные свитки какие-нибудь чары невидимости, чтобы они преспокойно лежали здесь и дожидались тебя?

– Могу и так, – согласился Горесев. – Дело не в них, а во мне. Я ведь уже сказал, что мое присутствие будет сразу обнаружено. Нас встретят через несколько дней после того, как мы пересечем горы. Поверь, я подвергаю себя очень большой опасности, отправляя твоих лучших воинов тем путем, по которому они выйдут напрямую к оберегу. Их дорога будет лежать совсем рядом с землями Мертвых волхвов. Если они учуют амулеты, которые наденут твои тысячники и сотники, то найти меня по ним не составит труда, и тогда я уже ничего не смогу поделать. Мне остается только надеяться, что на этот раз ты пошлешь действительно надежных воинов, и они справятся с порученным делом раньше, чем волхвы доберутся до моей пещеры. Тогда и только тогда не они, а я буду сильнее их всех, вместе взятых, – мрачно произнес он. – Если же они не успеют…

– Но мои нукеры, мои кешиктены! [28]– взвился было на дыбы Бату.

– С Мертвыми волхвами не справиться даже мне, не говоря уж о твоих нукерах, – отмахнулся его собеседник. – И твое счастье, что, как бы тяжко ни складывались дела на Руси, волхвы все равно не будут в них вмешиваться и помогать своим соплеменникам, от которых они ушли давным-давно.

– Почему? – вновь не понял Бату.

– Да потому, что одно дело, если твоя сила сломит силу русичей, и совсем другое – если они почувствуют меня.

– Значит, все прахом! – горестно взвыл хан.

– Почему же прахом, – удивился Горесев. – Ты зародил в душе молодого князя горькие ростки сомнений, на которых должны вырасти ядовитые плоды братоубийственной войны.

– Это очень долго, – проворчал Бату.

– Что ж, тогда поступай так, как я тебе предлагал в самом начале. Только, учитывая то, что ты согласился подписать с русичами мирный договор, мы с тобой все немного переиначим.

– Мы подсыплем старому волку отраву, – догадался хан, и лицо его осветила плотоядная улыбка. – Только ты дашь мне медленно действующее снадобье, чтобы я успел унести ноги. Скажем, чтобы он умер на третий или четвертый день. И тогда…

– Я тебе ничего не дам, – прервал его мечтания Горесев. – Ты поступишь честно, как и подобает храброму воину. Ты приедешь к нему в крепость без оружия и подпишешь этот мирный договор. Ты повелишь всем своим воинам под страхом смертной казни не нарушать его.

– А как же мой дядя Угедей? – озадаченно спросил хан. – Я ведь уговорил его. Еще в прошлом году на великом курултае он объявил, что воинам пора повернуть своих коней на закат солнца. Он даже согласился с тем, что все они пойдут под моим началом.

Бату обиженно выпятил губы вперед и в этот момент стал удивительно похож на маленького ребенка, которому подарили новую игрушку. Мальчик только начал с ней забавляться, как вдруг ее забрали, внезапно выхватив из его рук. И вот теперь он стоит и не знает, то ли ему заплакать от незаслуженной обиды, то ли попытаться вырвать ее обратно из рук злого дядьки.

– Поход отменять не надо, – сжалился над ребенком «злой дядька». – Все останется неизменным, но сам ты поступишь иначе. Эх, жаль, что ты не умеешь играть в шахматы, – вздохнул Горесев. – Тогда бы ты гораздо лучше и быстрее понял меня. – И он приступил к изложению своего плана.

Когда он закончил говорить, воцарилось долгое тяжелое молчание. Хозяин пещеры терпеливо ждал, что скажет гость, а Бату напряженно размышлял, насколько реально осуществить все это на деле. Кроме того, ему мучительно хотелось отыскать в этом плане хоть какие-то недостатки, пусть маленькие, совсем крохотные, чтобы торжествующе указать на них Горесеву. Однако, как он ни крутил его со всех сторон, изъянов так и не нашел, в чем с сожалением и признался самому себе.