Черная звезда - Мария Семенова Страница 15

Этим вечером болезнь, словно предчувствуя схватку со знахаркой, взялась за князя основательно. Его мучительно трясло, ломало суставы, какие обиды – мысли-то в разные стороны разлетались, а глаза на белый свет не смотрели. Сидя у протопленной печи, он дрожал, как с лютого мороза, и временами помышлял о приходе смерти. Однако княжеское достоинство обязывает – Любомир по-прежнему держался с достоинством и твёрдостью. Не желая встречать знахарку в постели, босой, в рубахе и портах, сидел за шахматной доской. Двигал точёные фигуры, вроде бы играл сам с собой, а на самом деле пытался повернуть время вспять, плохое ли, хорошее, – всё вспоминал, что в жизни было.

А что, он неплохо прожил свою жизнь, словно по радуге прошёл. Был и мужем, и отцом, и братом, и воином суровым, и беспощадным судьёй… Миловал, карал, вершил справедливость, забирал чужие жизни и честно ставил на кон свою. И никогда не предавал, не покрывал себя позором, постыдно не кривил душою на потребу зла. Смело может он взглянуть в глаза и своим воинам, и любимым некогда женщинам, и малым детям – совесть его чиста. Пусть является смерть, жалеть ему не о чем…

…А всё равно подскочил, когда скрипнула дверь. Но не смерть явилась его забирать – вошёл боярин Кремень.

– Извини, князь, что побеспокоил. Вот, знахарка наказала, угли дубовые да вода родниковая.

Положил на стол берёзовый торец, на него поставил серебряный рассольник, рядом утвердил запотевшую четверть. Мельком посмотрел на князя, вздохнул, сурово нахмурился и вышел.

Эх, боярин, боярин… Ты всегда был для своего князя и другом, и наставником, и добрым отцом. А ведь верно говорится, не приведите, боги, пережить детей своих…

– Благодарствую, боярин, – еле слышно пробормотал князь.

Посмотрел на шахматную доску, поднял взгляд на поставцы. На верхней полке стояли заморские, в виде четырёхугольной башни часы. Стрелка стояла неподвижно, по оси ходил цифровой круг, и сейчас он как раз замер в положении «полночь». Звонко начал бить крохотный колоколец, замахал крылами орёл на вершине башни, и дверь в палаты князя подалась, пропуская женщину в короткой рубахе. Она была боса и простоволоса, а в руке держала кожаный мешок.

– Здравствуй, князь, – быстро поклонилась Властилена и кивнула на шахматную доску. – Что, никак любишь со смертью играть?

В той стране, откуда происходила игра, её ещё называли «смертью правителя».

С приходом ведуньи в хоромине повеяло лесом, травами, вольной свежестью нехоженых боров… и крепким, полным жизни женским естеством. А голос у Властилены был звонкий, раскатистый, похожий на журчание ручья. Хотелось подойти к ней поближе, ощутить всем телом её тепло, заглянуть поглубже в глаза. Обнять… да так и остаться с нею навеки.

– Здравствуй, Властилена, – кивнул князь, глянул изумлённо, смешал фигуры на доске и сказал: – Играй не играй, а последнее слово всегда будет за ней. Её небось не обманешь.

Голос прозвучал хрипло. Таких красавиц он никогда в своей жизни точно не видел и не увидит… и не важно, что рубаха у ней без опояски…

– Ну это ещё, княже, как посмотреть!

Властилена хмыкнула, подошла к столу и принялась развязывать свой мешок. Вытащила снадобья, корешки, глубоко, не пожалев стола, всадила булатный нож. Потом достала золотую мису, налила в неё из четвертины воды и, сбросив крышку с рассольника, где тлели угли, стала раздувать их с приговором. Полетели искры, затрещало, потянуло едким дубовым дымком… А Властилена бросила горсть снадобья в рассольник, и в негромком голосе её прорезался металл:

– Раздевайся, князь!

В воздухе уже колыхалась синеватая завеса, пахло конопляным маслом, чемерицей, девясилом, прострел-травой… Клубящийся туман дурманил, пьянил, путал все мысли и даровал лёгкость душе. Казалось, всё происходило не наяву.

– Раздеваться? – Князь поднялся, стянул рубаху и взглянул вопросительно, взявшись за штаны. – Хм?

– Ну да, сымай, сымай, ничего нового небось не увижу, – кивнула Властилена. Взяла серебряный, о четырёх свечах подсвечник, подошла поближе. – Эко же тебя, князь…

Перед ней стоял могучий, широкий в кости мужчина с хорошо прочеканенными мышцами и царственным разворотом плеч. Однако тяжёлая болезнь успела на нём сказаться. Любомир страшно исхудал, осунулся, тело испоганили болячки и сущая короста лишаев. Ох, не жилец!..

– А это давно ли у тебя? – изменившимся голосом спросила вдруг Властилена. В глазах её вспыхнули огни. – Ведаешь ли, что это такое?

Пальцы её гладили, ласкали кожу на груди князя. Там, чуть пониже правой ключицы, проступала странная отметина в виде звезды с острыми лучами. Язва не язва, лишай не лишай…

– И знать не желаю. Мало ли болячек у меня, – равнодушно пожал плечами князь, мрачно вздохнул, переступил, как на морозе, с ноги на ногу. – Помоги, Властилена… и проси чего хочешь. Злата, серебра, каменьев… Сколько душе угодно. Всё постыло, жизнь в тягость… Богами заклинаю – помоги!

Выговорил и сам себе удивился. Давненько же он никого ни о чём не просил.

– Не надо мне, князь, ни серебра, ни злата, – рукою всколыхнула Властилена пьянящую завесу, укоризненно качнула головой. – О плате потом поговорим. А сейчас, – и снова в её голосе прорезался металл, – дай мне руку и смотри не отнимай!

Молнией сверкнул булатный нож, вспарывая живую плоть. Любомир не отшатнулся, не дрогнул, только нахмурился. Из ладони ручейком заструилась в золотую мису кровь. Ключевая вода сделалась розовой, красной, ярко-красной, рубиновой…

– Руда, стой, как лёд стоит. Из раны руда не бежит. – Одним движением пальца остановила кровь Властилена, снова воткнула в столешницу нож и жестом отпустила князя. – Иди приляг, только не спи.

А сама щедро плеснула из мисы на угли и что-то зашептала – быстро и непонятно, словно в горячке. Как ни прислушивался Любомир, различить удалось лишь отдельные слова: «сгинь», «исчезни», «пропади», «провались», «навеки отцепись». Чтоб тебя самого и мяло, и корчило, и раздувало, и сушило… А в тумане, поднимавшемся к потолку из рассольника, при этом чудилось движение, неясные тени, словно бы далёкие огни… Чувствовалось, там происходило нечто запредельное, не подвластное ни разуму, ни обычным органам чувств. Наконец Властилена умолкла, туман рассеялся, казалось – всё, наступил конец. Однако князь вдруг вскрикнул, судорожно выгнулся и стал кататься на постели – со стороны казалось, будто его сжимает огромная невидимая рука. Так сжимает, что ещё чуть – и внутренности наружу.

– Повелеваю, сгинь! – звонко выкрикнула Властилена.

Нож со свистом рассёк воздух, и князь обмяк, вытянулся блаженно и бессильно – рука, выдавливавшая из него по капле жизнь, ушла. Не осталось ни боли, ни муки, ни чёрных мыслей, ни жуткого ощущения конца… только невероятная усталость да душевная пустота.

– Ох… – Он с трудом сел, кое-как разлепил глаза. – Неужто всё?.. Да что же это было-то?