Сборник фэнтези - Галина Булахова Страница 15

Оставшись одна, шторка стала обдумывать весь этот разговор.

«Что значит оформить? И что значит не место ей тут? По-моему, я неплохо справляюсь со своими обязанностями».

Ей хотелось спросить, что это всё значит, Хотя бы у той картины с цветами. Но она не решалась. Она боялась опять услышать в свой адрес какие-нибудь колкости.

Через несколько дней дверь открылась, и шторка увидела Дашеньку. Дашенька шла прямо к шторке, рядом шли еще две девушки. Дашенька подошла к шторке. Та всей силой подалась навстречу, колыхнувшись при этом. Дашенька улыбнулась, погладила её. Шторка замерла, ощущая давно забытое чувство. Как часто она вспоминала об этих руках. Ей невыносимо захотелось услышать её песни и чтобы её руки опять, и опять трогали и гладили её.

Шторку сняли с веревки. Натянули на почти такие же пяльца, на которых Дашенька её вышивала. Затем измерили, поставили и ушли.

Шторка недоумевала, – что всё это значит? Она, силилась понять, но не могла. Ей было трудно сосредоточиться в таком непривычном положении. В таком виде шторка простояла дня два.

И вот дверь открылась, и в зал вошли два мужичка. Один нес сундучок с инструментами, другой нес (кто бы мог подумать!) раму. Рама была очень красивая, резная, покрытая лаком. Шторка посмотрела по сторонам. – Для кого предназначалась эта рамка? Кому? Картины все были в рамах. Может новую картину собираются вешать?

Мужички, подошли к натянутой шторке, и поставили около неё раму.

– Неужели мне? – прошептала про себя шторка, – быть не может! Но ведь поставили около меня! Значит! Фух!

У шторки дух перехватило.

– Ну да, это мне! Меня хотят одеть в раму. Невероятно!

Сколько втайне, от всех она мечтала об этом!

И вот, смотрите, все смотрите!..

Наконец шторка было в раме. Рама, была свежая, пахла лесом и лаком. Пока её вешали, она украдкой поглядывала на картины. Она видела, вернее, чувствовала в них удивление и досаду.

– Ну вот! Ну, вот теперь я им покажу, что я не тряпка, и теперь я даже не шторка, а настоящая картина.

С этими словами её, наконец, повесили.

Она висела теперь, на противоположной стороне, и вид зала был совсем другой. Она просто висела и не о чем не думала, просто осваивала своё новое качество.

Картины смотрели на шторку (теперь картину якобы!) с нескрываемым интересом. Не часто происходит, что-либо подобное. Картины молчали и просто глядели на картину-шторку. Раньше не проходило и пяти минут, чтобы в её адрес не было сказано что-то колкое. Да, действительно, они не знали, как им теперь поступать. Как им к ней теперь относиться: как к равной или как?

А самой шторке было сейчас абсолютно безразлично, как на неё смотрят картины. Она, шторка, которая висела там, в углу, и прикрывала ни кому не нужное окно, теперь вот в раме, на самом видном месте. И замете, в очень красивой и новой раме.

– Да, пожалуй, моя рама, красивее, чем у этих картин. И теперь я, пожалуй, даже равноправная. А может, даже и лучше. Ну, конечно, лучше, ведь я не обычная картина, а вышитая. А поэтому лучше!

К картине-шторке подошла Анна Петровна, долго смотрела на неё, потом сказала, – хорошо, – и ушла.

Да действительно, хорошо! Шторке было очень хорошо, и как-то сделалось сразу, очень спокойно

Теперь в этом своем новом качестве для картины-шторки пошли однообразные дни. Она уже привыкла, что ею восхищаются, да и с картинами у неё сложились, наконец, равные отношения. Они одинаково висели, на них одинаково смотрели, они были равноправными.

Вечерами, и длинными ночами, (ведь картины не спят) какая-нибудь картина рассказывала свою или людскую историю. Картины знали много интересного, потому что они много повидали на своем веку. Шторке не было что рассказать, т. к. она ещё ничего не успела увидеть и пережить. Но слушать ей очень нравилось. Как только какая-нибудь картина принималась за очередной рассказ, шторка-картина, замерев, слушала. Конечно, рассказ не сразу начинался. Картины как всегда, спорили за очередность, долго выясняли, кто же последний прошлый раз рассказывал? Картина с герцогом на коне, которая прожила не один век, всегда спорила отчаянно. Она доказывала с таким усердием, что на ней появлялись все новые и новые трещины. И всё время с неё, что-то сыпалось. Наутро прислуга, подметавшая пол всегда недоумевала, – ну почему около этой именно картины столько пыли и какой-то песок. Она смотрела на картину и качала головой. Если герцог на картине мог бы отвернуться от стыда, он обязательно это сделал. Картине с герцогом было очень неудобно, что после ночных баталий, только около неё было столько мусора. Но рассказы именно герцога шторке-картине нравились больше чем другие. Они были насыщенны – мифическим и таинственным. Выражаясь по человечески, волосы становились дыбом и по шкуре бегали мурашки. В общем, у шторки, было, что-то в этом духе, когда она слушала его рассказы.

И вот в один из таких вечеров, вернее было уже за полночь, герцог, выдержав очередную баталию (видимо, сам герцог при жизни был отчаянным воякой) стал рассказывать про то, как его, то есть картину с ним, похитили из замка:

– Была гроза, вот как примерно сейчас. Всё гремело, сверкало, дребезжало, завывало. В зал вошли двое в плащах с факелами, долго ходили, а потом срезали именно меня, завернули и унесли. Единственно, за что можно было переживать, это чтобы не намокнуть. Но они меня всё-таки подмочили. Вон там, в низу, сбоку, теперь там краска осыпается. Меня везли по морю, была такая буря, что я даже при жизни такой не видел. Долго команда боролась, но корабль всё-таки добрался до берега. Капитан…