Донос мертвеца - Александр Прозоров Страница 15

Сын Кетлера, повернув голову, с некоторым недоумением вглядывался в проплывающий над горизонтом крест. Самой церквушки, как и селения, в котором она стоит, из-за расстояния было не разглядеть, но заброшенный на огромную высоту крест явственно доказывал, что здесь живет не пара хуторян, и даже не десяток сервов.

Теперь понятно, почему священник не повел армию к Луге по прямой — из такого селения народ при виде врага не разбежится, как из оставленной три дня назад деревушки. И если за три дня кнехты не смогли прорваться даже в ту земляную крепость, что епископ называл боярской усадьбой, то более крупного города и вправду лучше остерегаться.

Рыцарь поежился. Идти по вражеской земле, оставляя у себя в тылу непокоренные города и селения, тем самым фактически отрезая себе пути отхода и снабжения — и в страшном сне он не мог себе представить, что когда-либо решится на подобное. И чего ради? Ради мифического обещания без боя впустить ливонскую армию в стены Новгорода? Все это выглядело правдоподобным там, в далекой Мятагузе, когда он еще не знал, что стены русской приграничной крепостицы вдвое выше стен Кельна, а в земляные валы затерянной среди диких лесов усадьбы можно бить чугунными ядрами месяцы напролет без малейшего толка. И что после каждой, самой мелкой стычки появляются раненые, которых не отправить назад в безопасный лагерь, не расчистив дорогу от подобных крепостей и усадеб, что по мере продвижения вперед обуза становится все тяжелее, что в мерзлой земле не выдолбить могилы для погибших, и они тоже повисают на шее армии непомерным грузом…

Теперь он начал сильно сожалеть, что поддался на угрозы священника и ушел к Новгороду. Ведь силы взять Гдов у него имелись — требовался всего лишь месяц терпения. И усадьбу при правильной осаде удалось бы снести с дороги всего за пару недель. Теперь они, крадучись, обходят новые крепости. Сколько их еще окажется на пути? До Новгорода остается четыре дня дороги. И то, если не выяснится, что какая-нибудь подобная крепостица намертво перекрывает проезд…

Рыцарь легко коснулся шпорами боков своего коня и нагнал проводника:

— Вы уверены, господин епископ, что нам не потребуется на оставшемся пути штурмовать неожиданные укрепления?

— Нет, господин кавалер, — не повернув головы, спокойным тоном сообщил священник. — Сейчас по протоке и по реке мы обойдем Бор. От него и до самых Раглиц на реке нет ни единого селения. Раглицы, конечно, будут куда крупнее Чернева, но их можно без труда обойти. Вокруг них поля, луга. И так до самого Новгорода. Сейчас зима, гиблые места замерзли. Там, где нет леса — пройти можно везде.

— Если нам не откроют ворот города, то нам придется бросить всех раненых и почти весь обоз, — хмуро сообщил командующий. — И даже тогда будет очень трудно дойти назад.

— Откроют, — кивнул священник. — Можете быть уверены.

«Нужно было оставаться у Гдова, — подумал рыцарь. — Пожалуй даже, не стоило вообще соглашаться с прожектами священника. Нужно было дождаться морозов в лагере, пробраться через замерзшие болота между Иван-городом и Ямом, ударить вниз по Луге, а потом вдоль побережья по свежему льду пробраться назад».

Но обратного пути у командующего уже не было.

— Хорошо, сын мой, — негромко начал священник, видя сомнения в молодом крестоносце. — Поскольку план наш близок к завершению, и дабы приободрить вас, я открою вам одну тайну. Этим летом мор опустошил Псков и Новгород, и воли к борьбе в этих городах сейчас нет. Мало того, мор поразил и русского царя, а потому сейчас он лежит на смертном одре. Свободный в скором времени трон делят несколько князей, а потому ни один воин из стен Москвы в ближайшие месяцы не выйдет. Как вы видите, наш с вами поход подготовлен достаточно хорошо. Неужели же вы думаете, что покровитель, имени которого нам с вами знать не нужно, не позаботился о том чтобы не произошло никаких случайностей и в самом Новгороде? Перестаньте сожалеть о невзятых деревнях и недорушенных крепостях. Впереди нас ждет истинная цель, перед которой все прочие победы и поражения блекнут. Для нас главное — просто дойти, и внести в стены города герб Ливонского Ордена. Вы поняли меня, сын мой?

— Да, господин епископ, — рыцарь чуть потянул на себя поводья, и конь замедлил шаг.

Со слов священника, сын Готарда Кетлера понял главное: этот поход готовил не только он сам, и не только дерптский епископ, но и куда более весомые силы мира сего. И ему не верилось, что кто-то, кроме его самого или отца, мог быть заинтересован в поднятии стяга Ливонского Ордена над башнями русского города. Просто в поднятии знамени — поскольку покорять окрестные земли он не имел ни сил, ни времени, да никто и не пытался поставить ему такой задачи. И чем больше крестоносец размышлял над получающимся несоответствием, тем более странным оно ему казалось. По прошествии получаса кавалер Иван отозвал в сторону крестоносцев барона фон Регенбоха и фон Гольца и стал долго и подробно что-то им объяснять.

Протока повернула круто направо, заставив колонну двинуться чуть ли не в обратную сторону, потом стала по широкой дуге заворачивать влево еще полмили пути — и из-под высоких сосновых крон войско стало вытекать на широкую ленту Луги.

— Смотрите! — крикнул литовский рыцарь по имени Хилмун, разворачивая коня, опустил копье и дал шпоры. По правую руку от отряда крестоносцев, всего в сотне шагов, неспешно полз вверх по течению обоз никак не менее, чем из двадцати саней.

Остальные всадники, не дожидаясь приказов, тоже помчались в атаку — но теперь оруженосцы оказались за спинами своих господ. Среди возничих, услышавших за спиной дробный топот тяжелой конницы, началась паника: кто-то, бросив повозку, кинулся бежать к лесу, кто-то, нахлестывая длинными вожжами лошадей, пытался пустить их вскачь, кто-то, вскочив на кипы товара, выдергивал из-за пояса топор. Рыцари носились по реке, с хохотом нанизывая визжащих русичей на острия копий, рубя их мечами, затаптывая в снег копытами коней.

Спустя несколько минут развлечение закончилось — тут и там на реке валялись безжизненные, изломанные, окровавленные тела. Лишь на одних санях стоял, вздымая широко расставленные руки с растопыренными пальцами одетый в пухлую шубу купец, да кавалер Хилмун никак не мог наколоть на пику вертлявого русского серва. Тот метался перед конем из сторону в сторону, поминутно оглядываясь и норовя отскочить по левую, неудобную для удара сторону. Одетый в распахнутый на груди тулуп с большими проплешинами, язычник шаг за шагом приближался к спасительной черте густого ивняка.

Зарычав от злости, Хилмун отшвырнул лэнс, выхватил меч и направил коня слева от серва, занося сверкающий клинок для завершающего аккорда схватки. В этот миг русич остановился, коротко взмахнул рукой — в воздухе промелькнул темный шарик кистеня и точно ударил в самое уязвимое место каждого рыцаря: в раскрытые ноздри боевого коня, выпирающие из-под ладно откованной маски. Жеребец заржал, пытаясь подняться на дыбы, и тяжело опрокинулся набок, придавив ногу потерявшему меч ливонцу.

Пока рыцарь, ошалев от удара о землю, хватал руками воздух, злобный коварный серв подскочил ближе, торопливо выдернул из валенка кривой засапожный нож, несколько раз ударил им в щель забрала, потом шустро ощупал пояс рыцаря: шестопер тяжел, кинжал и меч приклепаны на цепочки. Русич вскинул голову, метнул взгляд в сторону столпившихся у обоза орденцев, тоже растерявшихся от увиденного, приподнял за край кованное ожерелье, резанул под ним ножом, пытаясь попасть по ремням доспеха.