Океаны Айдена - Михаил Ахманов Страница 15

Одинцов пробыл на песчаном островке еще десять дней, набираясь сил перед долгим путешествием. Охота была удачной: он подбил полдюжины птиц, насушил мяса и добыл немного рыбы по способу трогов — бродя с копьем в руке по отмели. Но главной охотничьей удачей стали черепахи.

Эти создания с удлиненным выпуклым панцирем действительно очень походили на земных слоновых черепах. Правда, ноги у них были подлиннее, и бегали они весьма резво — но не резвей оголодавшего путника. Хотя он еще прихрамывал, эти морские обитатели не могли конкурировать с ним на суше. Обнаружив их ночью на другой стороне своего островка, Одинцов потихоньку вернулся за челем, отсек со стороны моря полсотни неосторожных черепах и устроил славное побоище.

Словно для того, чтобы облегчить ему эту задачу, черепахи мчались к воде, выставив из-под панцирей головки на длинных змеиных шеях, которые он перерубал одним ударом. Спустя десять минут он стал обладателем горы мяса, а еще через двадцать — нескольких сотен крупных, с кулак величиной, яиц, которые зрели в теплом песке. Наверно, он перебил бы всех черепах, которые вылезли на отмель, но ночной полумрак позволил стаду скрыться. Эти твари, вероятно, были умны, так как больше на берегу не появлялись.

Оценив положение Баста, Одинцов прикинул, что в его распоряжении часа четыре. До самого восхода он разделывал туши, резал и солил мясо, выскребал панцири — перевернутые, они походили на удлиненные тазы, способные вместить литров двадцать жидкости, и тоже были ценной добычей. Он сложил в них яйца и, оттащив к самому берегу, закопал в мокрый песок, потом отправился в кабину, под защиту колпака.

Ему предстояло справиться еще с одной проблемой. Запасы пресной воды иссякали, и сколько он ни углублялся в почву, выбрав место посередине отмели, в яме неизменно скапливалась соленая морская влага. Здесь явно не имелось подземных ключей, как на скалистых, изрезанных пещерами островках Зеленого Потока, и Одинцов уже представлял, как умирает от жажды посреди подаренного судьбой мясного изобилия.

Он отстирал в море заскорузлые от крови бинты, свои и Грида, потом развесил их на веревке, натянутой меж двух копий над самой водой у берега. Ночью с океанской поверхности поднимался туман, и к утру тряпки были влажными. Одинцов отжал их и снова повторил процедуру, на третий раз он получил несколько глотков солоноватой воды. Этого хватило для утренней трапезы, не более, — он понял, что накопить солидный запас таким путем не удастся.

Если бы удалось охладить этот пар, который вечно висел над океанской поверхностью! Здесь, на экваторе, солнце работало как гигантская опреснительная установка, но чтобы выцедить драгоценную влагу из атмосферы и сконденсировать ее, требовалась какая-то обширная и прохладная поверхность — или пусть маленькая, но очень холодная.

Внезапно Одинцов посмотрел на свой летательный аппарат и в задумчивости потер виски ладонями. Пожалуй, стоило наконец разобраться с этой машиной. Ведь где-то в ней находился кондиционер, который за пять минут вполне успешно охлаждал воздух в кабине! Он поднялся и медленно обошел вокруг флаера, фюзеляж которого отливал жидким золотом в свете нарождающегося Баста.

Длина его суденышка, от остроконечного носа до тупо срезанной кормы с вертикальным треугольником хвостового стабилизатора, составляла метра четыре — при полутораметровой ширине передней части. Около трех метров занимала кабина, впереди, перед пультом, располагалось широкое сиденье пилота (оба, Одинцов и Грид, свободно умещались в нем), за которым был еще закуток, образовавшийся после удаления второго кресла, — там они хранили припасы. Невысокие, но длинные дверцы с обеих сторон не откидывались на петлях, а сдвигались, прячась в корпус, и для того чтобы их открыть, надо было отщелкнуть рычажки на ручках и приложить значительное усилие. Спереди и сверху, над пультом и креслом пилота, выдавался прозрачный колпак, аналогичный фонарям земных самолетов, цельный, плавно изогнутый и очень прочный, с закрепленным посередине световым плафоном, он был сделан из какой-то пластмассы. Остальная часть фюзеляжа состояла из двух слоев: внутренней обшивки, также явно пластмассовой, упругой и блестящей, и внешнего покрытия, походившего на зеркально отполированный металл.

Однако это розовато-золотистое вещество, звеневшее под ударами кинжала (не наносившими ему, впрочем, никакого ущерба), не являлось металлом, в том Одинцов был готов прозакладывать свою бессмертную душу. Слишком легким казался аппарат, и, скорее всего, его изготовили только из пластика, но фантастически прочного и стойкого. Из этого же материала были сделаны крылья, метра полтора в основании и метра три длиной, — резко скошенные к хвосту, они сужались на концах. В целом аппарат напоминал Одинцову крылатую ракету класса «земля-воздух», отсутствие шасси или лыж типа вертолетных увеличивало сходство.

Днище флаера, в отличие от округлой верхней половины, походило обводами на лодку-плоскодонку с выступающими на полметра двумя килями, благодаря которым машина вполне прилично держалась на воде. Одинцов долго ломал голову, каким образом приземляется такой аппарат. Возможно, он садился на озеро или в водоем?.. Крайне сомнительно! Это было бы серьезным ограничением для летательной машины, а ее конструкторы явно знали свое дело. Скорее всего, она даже не касалась почвы, а после торможения зависала над землей, удерживаемая каким-то силовым полем.

Но самым загадочным являлось полное отсутствие двигателей и источников энергии. Дюз на корме не имелось, ровный изящный изгиб стреловидных крыльев не был обезображен навесными моторами. Похоже, вся поверхность машины или та ее часть, которая казалась изготовленной из металла, была приемником некоего излучения, питавшего крохотный двигатель, упрятанный где-то в корме. Возможно, мотор флаера создавал гравитационную тягу? Глядя на свой загадочный аппарат, эту сброшенную с небес птицу Симург, Одинцов мог поверить в любую фантастическую гипотезу.

Несколькими днями раньше, едва оправившись от лихорадки, он тщательно обследовал переднюю панель в поисках чего-то похожего на передатчик. Поиски были безрезультатны. Штурвал, мертвый пустой экран автопилота, щель в большой белой кнопке рядом с ним, из которой сейчас торчала «зажигалка», словно напоминание о его глупости, пара рычагов да десяток лампочек. Три зеленых огонька горели, — Одинцов знал, что, когда кабина будет разгерметизирована, один из них сменит цвет на красный. И это все, никаких следов рации. Оставалось только взломать панель и пошарить под ней, но на такие радикальные меры он не решился.

Сейчас он пристально разглядывал свой аппарат снаружи, потом погладил пальцами колпак, коснулся ладонью крыла. Его снедал соблазн проверить прочность этого материала. Взять бы чель и рубануть со всей силы по фонарю и по крылу или выстрелить с двух метров из хайритского арбалета… Кремневый наконечник, чиркнувший по верху кабины и проткнувший затем горло Грида, не оставил на прозрачном материале ни малейших следов. Возможно, его страхи перед катастрофой, опасения, что Поток разобьет машину, ударив о камни, не стоят выеденного яйца? Может быть, этот аппарат останется целым, даже рухнув на скалу с высоты километра?

Его пальцы судорожно сжались и разжались, словно обхватив и выпустив рукоять оружия. Нет, он не мог рисковать! Слабый удар не докажет ничего, а сильный же, разбив колпак, обречет его на смерть под палящим солнцем. Потеря крыла была бы менее заметной, однако кто знает — вдруг его флаеру опять суждено взлететь? Он и так уже потерял хвостовую закрылку… Одинцову казалось, что эта вертикальная лопасть, вместе с горизонтальными, тянувшимися с внутренней стороны крыльев, была единственным уязвимым местом его аппарата. Она крепилась к стабилизатору на стержне, из-под которого сейчас торчали только оборванные концы рулевых тяг. Закрылки, одна из немногих деталей, роднивших флаер с обычным земным самолетом, были явно не предназначены для маневрирования в шторм. Возможно, слегка довернуть машину в воздухе при заходе на посадку…