Король и королева мечей - Том Арден Страница 15

— Братец Дзади, держи, — негромко проговорила Великая Мать и вложила инструмент в руки дурачка. Это была тройная гиттерна — один из редчайших шедевров, изготовляемых ваганскими мастерами. От округлого корпуса вверх тянулось три витых многострунных грифа, на которых были вырезаны странные знаки. Играли на гиттерне только по самым торжественным случаям, и играть на ней умел только Дзади.

Казалось, своими большими неуклюжими руками он способен в любое мгновение сломать инструмент. Но нет, руки дурачка были необыкновенно нежны, его пальцы извлекали из струн мелодию, полную необычайной тонкости, которой, казалось бы, был начисто лишен Дзади.

Поначалу медленно, а затем все быстрее и быстрее Дзади играл мелодию и аккорды, и пальцы его ловко сновали, порхая с одного грифа на другой.

Ксал закрыла глаза. Она знала о том, что должно было произойти. За целительной музыкой и стуком дождя она слышала шум потоков воды, струящихся между колесами фургона. Издалека донеслось ржание испуганной лошади. А еще через несколько мгновений послышится стук, встревоженный стук в дверь фургона.

Кто же это будет?

Ксал знала кто. Ее двоюродный брат Эмек — предупредить о том, что река поднялась высоко, слишком высоко. Нужно будет запрягать лошадей и отвозить фургоны подальше от реки.

Раджалу это покажется немыслимым: опять выбегать под дождь! В свете качающихся тусклых фонарей мир представится юноше злобным, предательским сном. Ему будет казаться, что и фургоны, и телеги, и лошади, и дети, и собаки, и шатер, и занавески из разноцветных бусин — все это в следующий миг будет смыто волнами разгулявшейся реки. Люди будут кричать и бегать туда и сюда. Эмек будет в отчаянии, но именно тогда, когда всем покажется, что все кончено, Дзади спокойно займет свое место рядом с остальными. Он будет крепко держаться на своих сильных ногах.

А потом со лба его будет смыт целительный бальзам и рана его исчезнет, и тогда девочка Мила поймет, что свершился третий этап исцеления.

Но всему этому только суждено было случиться.

Дзади играл, Мила пела. Поначалу песня ее была без слов, и мелодия казалась странноватой, неоформленной, но мало-помалу превратилась в печальную песню, которую Раджал от кого-то слышал в дороге.

Даму в шелках, кружевах и брильянтах

Юноша любит сильнее всего.

Как же он выживет, этот несчастный,

Если она не полюбит его?

О красота, ты не хлеб и не соль.

Счастья не даришь, а даришь лишь боль.

— А голосок у Милы все красивее, правда, мой юный воин?

Но Раджал почти не слушал. Ксал беспечно чиркнула спичкой о печку и закурила длинную резную трубку. Клубы синеватого дыма поплыли по фургону, а Ксал уселась рядом с внуком. Она грустно посмотрела на него и стала еле слышно шептать. Шепот ее был едва слышен за шумом дождя.

— Бедный мой мальчик, не осуждай брата своего в сердце своем. О, я знаю о том, что между вами была ссора. Между вами пролегла боль. Один из вас смотрит в глаза другого, но что он видит? Один видит дурака, который лезет на рожон, а другой — труса, который прячется в нору всякий раз, как только заслышит чьи-то шаги. И у обоих в сердце нежелание соглашаться, примиряться. Один говорит: «Я лезу на рожон? Нет, я храбр там, где он слаб». А другой говорит: «Я трус? Вот и нет! Зато я выживу, а его растопчут!»

Рыцарь дерется за кубок злаченый,

Жаждет скорее его получить,

Что же, и чести своей он лишится,

Если не сможет в бою победить?

Слава, не хлеб ты, увы, и не соль,

Счастья не даришь, а даришь лишь боль.

— Дитя, уцелеть вы сумеете только вместе, и со временем ты выучишь этот урок. Не думай, что юноша-эджландец слаб. Он так же силен, как ты, но сила его другого рода. Повернись к нему своим сердцем, ибо без него твоей судьбе ни за что не свершиться. Твоя история только начинается, а эта ночь минует. Обними эджландца, как подобает брату, и подумай о будущем.

Войско король собирает на битву, В бой с узурпатором войско ведет. Что же он скажет, когда проиграет, Войско утратит и в плен попадет? Власть и престол, вы не хлеб и не соль, Счастья не дарите, дарите боль...

За дверью клокотали потоки грязи. Дождь шел все сильнее и сильнее, а в фургоне звучала странная музыка. Она смешивалась с дымом и светом лампы.

— Но... Великая Мать, — робко проговорил Раджал, — куда же подевался Нова?

Ксал не успела ответить. В дверь фургона кто-то встревоженно забарабанил.