Штык и вера - Алексей Волков Страница 15

Доставалось всем. Всеобщая нелюбовь к тем, кто когда-то стоял на социальной лестнице повыше, отнюдь не означала братской любви остальных друг к другу. Недавние грабители рисковали в момент оказаться ограбленными, а уж человеческая жизнь и вообще не стоила ни копейки.

Будь в эшелоне остатки какого-нибудь полка, было бы вполне реально дать отпор любым проверяющим. Силу уважали везде. Но пассажиры были практически незнакомы между собой, каждый был лишь за себя, и потому, вооруженные, они представляли лишь стадо безопасных баранов.

– Какую проверку? Мы вам щас так покажем! – возмутился чей-то одинокий голос.

В вагонах сразу загалдели. Ругань густо перемешалась с угрозами, но тот, с перрона, рявкнул с каким-то твердым, похоже прибалтийским, акцентом:

– А пулеметы на крыше не видите?! Как жаркнем!

С крыши невысокого вокзала на эшелон угрюмо смотрели три «максима», и их тупорылые морды мгновенно отбили у пассажиров охоту возражать и спорить.

– Выходь на перрон по одному! – распорядился кто-то из стоявшей снаружи толпы. – С тряпьем и документами.

Ударение в последнем слове было сделано на втором слоге.

Орловскому удалось разглядеть первого говорившего, оказавшегося довольно близко от его окна.

В черном пальто, со злобно-тупым выражением на лице, он отнюдь не производил впечатления грамотного человека.

Впрочем, из всех документов у Орловского была лишь бумажка, извещавшая, что предъявитель сего является рядовым Белозерского полка, находившимся на излечении в госпитале.

Запись Орловский сделал сам на госпитальном бланке с печатью, и эта печать уже несколько раз выручала его во время предыдущих проверок. Или дело все в том, что у большинства не было даже такой филькиной грамоты?

Главное, что дело ни разу не доходило до серьезного обыска. У Орловского было несколько вещей, которые нынешней толпе не стоило видеть ни в коем случае. Расстаться же с ними Орловский не мог и предпочитал рисковать.

Прогремела сцепка, и от головы состава прозвучало пыхтение удаляющегося паровоза.

Люди сразу растерялись, поняли, что теперь они рискуют остаться здесь навсегда. Но вместо возмущения все стали сразу покорнее, словно надеясь выторговать себе этим право на продолжение пути.

Снаружи начинало потихоньку темнеть, но уже не обманчивой тьмой от сплошного ливня, а всерьез по заведенному раз и навсегда распорядку. Почти сразу на перроне стали зажигаться фонари, и в их свете Орловскому почудилось, что глаза рослого предводителя блеснули нечеловечески-красным светом.

– Спаси и сохрани! – Бородатый солдат вновь наложил на себя двуперстное знамение.

Орловский встретился с ним взглядом и понял, что красноватый отблеск почудился не только ему.

Или не почудился?

Он вновь выглянул в окно, чтобы проверить свою догадку, но предводитель отошел к вышедшему первым молодому рабочему.

– Кто таков?

На протянутую ему бумажку вожак не смотрел.

– Из мастерских я. Ездил в деревню матку проведать. Теперь назад возвращаюсь, – несколько виновато ответил рабочий.

– А везешь что?

Вопрос был излишним. Стоявшие рядом подручные уже проворно копались в багаже.

– Все ясно. Спекулянт, – сделал вывод предводитель. – Отведите его в пакгауз до выяснения.

Рабочий пытался что-то возразить, сказать насчет гостинцев, но его довольно грубо подтолкнули в спину и погнали прочь.

У вышедшего следом солдата сразу отняли винтовку и лишь затем задали тот же вопрос.

– …Домой возвращаюсь… – донеслась часть ответа.

– А не много ли награбил по дороге? Ладно, в пакгауз до выяснения…

Солдат попытался вырваться, но на него тут же уставились три или четыре ствола. Пыл служивого остыл, и он покорно двинулся в указанном направлении.

От другого конца эшелона грянул выстрел, и пассажиры невольно дрогнули.

– Прости и упокой…

Орловский внимательно взглянул на своих соседей. Растерянные лица, затаенный страх. Было видно, что эти люди изначально напуганы за свою жизнь и уже поэтому будут покорны, даже не задумываясь, что эта покорность еще вернее может привести их к гибели.

Старовер выглядел намного лучше. В нем тоже было заметно смирение, однако чувствовалась и затаенная сила, основанная на глубокой вере.

– Тебе не кажется, что это слуги дьявола? – тихо, чтобы не услышали другие, спросил у бородача Орловский.

– Они и есть, – убежденно прошептал бородач. – Эвон, как глаза красным сверкали!

И в очередной раз перекрестился, укрепляя свой дух.

Орловский тоже перекрестился, хотя и по-православному.

Решение он уже принял.

– Помнишь, что говорит Писание о борьбе с врагом рода человеческого?

Кивок в ответ.

– Своим непротивлением мы только усиливаем силы зла. Готов сразиться за веру?

Бородач раздумывал всего лишь мгновение, а затем решительно выдохнул:

– Готов.

В вагоне царила полутьма. Орловский немного покопался в мешке и, пользуясь тем, что никто ни на кого не смотрел, надел на левый рукав специальную терку.

Спокойно и деловито повесил сумку с гранатами, проверил, в каком кармане лежит запасная обойма к кольту, а затем осторожно передернул затвор винтовки.

– А пуля их возьмет? – с некоторым сомнением спросил старовер, не без доли уважения наблюдая за осторожными махинациями Орловского. – Или, там, штык?

– А вот это мы с тобой и проверим. Но если Бог за нас, почему бы и нет?

Тем более что в действенность святой воды Орловский, признаться, не верил.

Как и в то, что перед ними действительно слуги дьявола.

Меж тем процедура так называемой проверки продолжалась. Итогом служил пакгауз, причем не пожелавших туда идти прямо на перроне уговаривали тумаками.

В целом же никакого сопротивления не было, и проверяющие обнаглели. Теперь они совсем перестали задавать какие-либо вопросы, молча обезоруживали очередного пассажира, отбирали вещи и сразу посылали вышедшего к отведенному для проезжающих месту.

С другой стороны, они явно утратили бдительность и никаких сюрпризов для себя уже не ждали.

– Пора. – Орловский заранее несколько освободил багаж, укрепил на спине вещмешок и торбу, поднялся.

Старовер решительно двинулся следом.

– Во имя Отца, Сына и Святого Духа. Аминь!

С последним словом Орловский чиркнул гранатой по терке, убедился, что запал загорелся, и швырнул смертоносный снаряд наружу.

Едва смолк грохот взрыва, как Орловский был на перроне.