Огонь в янтаре - Катерина Крутова Страница 15

—Это янтарь, да, дедусь?— осмелевший малец подсел к Зимичу поближе, жадно ловя каждое слово старика.

—Может и янтарь,— хитро подмигнул домовик и внезапно вытащил из-за пазухи трех леденцовых петушков на палочке. Глазенки детворы вмиг зажглись жадным голодом — кому такое сокровище перепадет. А Зимич, как специально, продолжать не торопился, смотрел сквозь сласти на пламя костра да думал о чем-то своем.

—А дале-то чо было?— облизываясь, спросил самый смелый, не сводя взгляда с желанного.

Домовик встрепенулся и раздал леденцы — в аккурат двум мальцам и чумазой девчушке, до того робкой, что пришлось даже на лакомство ее уговаривать.

—В ту пору Горыч, самый страшный и сильный из всех, тот, что в битве Пепла и Злата драконьими полчищами командовал, еще мелким ящером был, не сменившим юную шкуру на взрослую чешую. А славы великой уже тогда поганцу хотелось. Рыскал он по всей Вельрике, а может и по всему свету, и невесть где нашел горюч-камень, да такой огромный, что целый дом из него вытесать можно.

—Нашел, как же,— буркнул себе под нос Возгар.— Упер, небось, у честного люда или огнем выпытал.

—Тсс, слушать не мешай!— шикнула Яра.

—Схватил Горыч камень своими огромными когтями и воспарил высоко в небо,— меж тем продолжил Зимич.— И была глыба эта так прозрачна, точно медовая смола, что в жару с сосен течет. Поговаривали, будто второе солнце зажглось и от заката на восток устремилось — так ярко горюч-камень в небе сиял, пока Горыч в Авадаль его нес. Царице дар понравился. Приказала она из дорогого камня трон смастерить, а дракона молодого приветила до того, что снесла от него яйцо, да не простое, а янтарное.

—Дедусь, как это, яйцо снесла? Она что, курица какая?— не вынимая изо рта леденцового петушка, любопытный малец буквально влез старику на колени, чтобы ни слова из сказания не пропустить.

—А ты думал, как драконы рождаются? Они же ящуры, а не люди!— хохотнул вэринг с рудными вихрами.

Яра фыркнула:

—Может и тебя мамка, как яйцо снесла от петушка какого? Вон гребень-то красный, весь в батьку!

Рыжий беззлобно хохотнул:

—Видать один у нас с тобой батька, сестрица — огнем опаленная.

Наемница тряхнула отливающими медью волосами, примирительно улыбаясь:

—Спорить не стану. Ни отца, ни матери своих я не знаю, и есть ли они средь живых не ведаю.

—Ты как я, сирота, стало быть?— шустрый малец, почуяв родство с наемницей, затараторил:

—Мамка моя при родах того, от горячки померла, а тятю три зимы как хворь забрала. Меня дед растил, а этим летом в поле по его душу полудница пришла* (девы-полудницы, одни из подручных богини смерти Мары, духи жаркого полдня. Если встретишь такую, то жди беды. Считаются предвестницами теплового удара). Вот меня и отправили в стад под Крунаборгом к тетке. Да как теперь туда доберусь, без обоза то…— парнишка погрустнел.

—Замельтешили,— мощный глас ярла Тура вмиг перекрыл всю трескотню.— Доставим мы всех завтра до Крунаборга. С такой охраной ни один злыдень лесной близко не подойдет. Верно, парни?

Вэринги согласно закивали.

—Так мне не в Борг, мне в стад окрестный не берегу надобно,— парнишка оказался не робкого десятка и смело заглянул воеводе в глаза.

—Будет тебе стад на берегу,— усмехнулся Тур и взлохматил грязные вихры на мальчишеской голове.— Все одно мне скальда до Твердыша Драконоборцев провожать, а то мало ли кто еще на блаженного позарится. Но отвлеклись мы и сказителя не уважили. Продолжай, старче, что дальше то было?

—Что было, то сплыло, да на дно Фьордов ушло,— Зимич хмыкнул, подливая себе ягодного взвара.— не стало драконов. А трон тот янтарный и яйцо ему под стать так в Авадали и остались.

—Ладно вещаешь, будто сам там был и воочию видел,— Тур одобрительно улыбнулся.

—Быть не бывал, видеть не видывал. Батька мой так сказывал, а мы, злыдни, поболе вашего людского живем.

—Да какой же ты злыдень?!— Мошка возмущенно хлопнул себя по колену.

—Какой-какой, половинчатый! Людской я лишь по мамке, а отец-то из домовиков.

—Как же выходит, Зимич, что ты других человечнее, а эти хоть и полукровки, как ты, а у тьмы с ладони едят?

—Так в том дело, кто какую душу в себе растит…— Зимич потер бороду, явно довольный всеобщим вниманием.

—Неужто душа, что капуста, аль брюква какая-то? Как ее вырастить то можно?

—А так же, как ласковое слово, да верная похвала из дитя малого человека делает, а зло и грубость сердце ожесточает. Так и тут — коль с людьми живешь, да по людским законам, и душа людская в тебе крепнет, а коль будешь в навью сторону смотреть, да со злыдним племенем якшаться, то и станешь как они. Мой-то батька, хоть и был из домовых, но все к людям тянулся…

—Тянулся, тянулся, да до бабы дотянулся!— рудный заржал, и все подхватили.

—А мне тятя говорил, что выродки все двоедушные, и теми прикидываются, кем им выгодно,— малец вытащил изо рта уже пустую палочку от леденца и принялся ее старательно облизывать, чтобы ни одной сладкой капли даром не пропало.

—У порожденных драконами только две души было,— подала голос Яра.— Дети, что от людских баб рождались, несли в себе семя и ящера, и человека. И то в них возобладать могло, в чем больше мир нуждался.

—Чтоб мир в драконах нуждался?! Скажешь тоже,— Возгар раздраженно сплюнул в костер. Угли зашипели. А следом темное ночное небо разродилось дождем.

Крупные капли таяли сизым паром, касаясь жара пламени, но постепенно их становилось все больше, и огонь был вынужден сдаться. Люди засуетились, ища укрытие. Кто под широкие еловые лапы спрятался, кто из обрывков шатра навес смастерил. Привычные к тяготам вэринги лишь плотнее в плащи замотались. Яра фыркнула, точно кошка, усы намочившая, и натянула накидку из драконьей кожи так, что только глаза из-под капюшона позыркивали. Возгар подтолкнул Скёль к сгрудившимся под навесом, а сам обвел лагерь взглядом, ища товарищей. Заметил Бергена, привалившегося к стволу вековой березы, и Зимича, хлопочущего подле. Поначалу удивился лишь, что это богатырь ни плащом, ни попоной какой не прикрылся, и лишь потом сердце гулко ухнуло в груди — без движенья сидел светловолосый великан, не открывал глаз, не поднимал руки, сколько бы домовик не тормошил его за плечо и словами не уговаривал.

Наемник рванул к другу, отстегнул кожаный доспех, задрал мокрую от крови рубаху. Нехорошая злая рана красовалась на боку воина. Края ее почернели и вены вкруг вздулись синильной тьмой.

—Отравили злыдни!— охнул Зимич и припал ухом к груди Бергена. Богатырь был жив, но по рваному дыханию, по едва вздымающемуся животу и расползающемуся по жилам яду, Возгар понимал — осталось ему недолго. Берген умирал.