Крестоносец из будущего. Самозванец - Герман Романов Страница 15

— Ты ведь рыцарь ордена Святого Креста?! — не столько спросил, сколько утверждающе произнес юноша, ткнув пальцем на злосчастную татуировку.

Андрей опешил — заявление паренька его ошарашило, но лицо продолжал держать строгим, ни один мускул не дрогнул.

И разубеждать не стал, ведь если его приняли за кого-то другого, более значимого и влиятельного (еще бы, рыцарь какого-то непонятного ордена), то сами вывернутся перед ним наизнанку.

Правда, названия такого ордена Никитин никогда не слышал, да и не читал о таком.

Андрей припомнил, что рыцарские ордена вроде в Палестине кучковались, в пустыне за Гроб Господень воевали.

Сразу в памяти всплыли кадры из любимого фильма про Айвенго, там тамплиер был, как его — вроде Бриан де Буальгибер, командор ордена Храма. Но здесь, в Польше, откуда взялись рыцари ордена Креста, так с немецкого переводится слово «крейц».

И тут Андрей осекся, он вспомнил, что крестовые походы в Палестину начались в конце одиннадцатого века, а сейчас, по его подсчетам, еще десятый не окончился, а потому решил спросить парня в лоб, благо тот пока пребывал в нужной кондиции.

«Как там в одном фильме утверждалось — ковать железо нужно, не отходя от кассы».

— Год сейчас какой?

— Как какой?

От такого неожиданного вопроса паренек просто выпучил глаза. Но, встретившись со стальным взглядом, торопливо ответил, не скрыв, впрочем, искреннего удивления:

— Девятьсот семьдесят седьмой пошел от Рождества Христова, — Велемир немного подумал, потом искоса взглянул на пасмурневшего мужчину и тихо добавил: — Шесть тысяч четыреста восемьдесят пятый от Сотворения мира. Вроде так будет, если правильно подсчитать.

Андрей задумчиво пожевал губами, он не ошибся в своих расчетах относительно хронологии, но в голове как-то не укладывалось, что его забросило в древность.

Вроде недавно тысячелетие православия на Руси отмечали, а тут христианство в Киеве еще не принимали…

— В Куйябе сейчас эмир сидит, магометане наши дружины с дреговичами и волынянами два года назад разбили и отбросили, — тихий голос Велемира ворвался в мысли, и Никитин встрепенулся:

— В какой такой Куйябе?

— В Киеве, сам так сказал, — торопливо ответил юноша. — Ты вслух думал. Тысяча лет прошла от рождения Иисуса Христа, Господа нашего. Веру его поляне не приняли, хазары на мече магометанство свое принесли. Вот уже пятнадцать лет как Киев Куйябой стал.

— Это как понимать прикажешь? — Голос у Никитина сел за секунду, он охрип и еле вытолкнул из глотки слова.

Новость его ошарашила жбаном голого кипятка — это ошалеть можно! Киев, мать городов русских, ислам принял, который ему хазары навязали.

«Ну ладно, предположим, что поляне этим степнякам дань платили и дрались с ними, достаточно пушкинскую „Песнь о вещем Олеге“ вспомнить. Но ведь хазары иудеи», — это он четко помнил, ведь их каганат Святослав подчистую разгромил, и произошло это лет десять назад, точного года Андрей не знал, но твердо был уверен, что раньше. С той поры только через тысячу лет иудеи свое государство Израиль создали.

— Почитай, без малого двести пятьдесят лет прошло, как Масиба, молодой брат халифа Багдадского, хазар так потрепал, что они в мусульманство ушли. А потом по Итилю все народы учение Магомета приняли, теперь даже Волжская Булгария эмиратом стала.

— Так… Охренеть можно…