Чёрный огонь Венисаны - Линор Горалик Страница 15

Медленно, строчку за строчкой черный брат Ги зачитывает обвинения против Агаты. Агата не слушает – она поспешно озирается. «Ее тут нет, но она может быть…» Конечно, в зале суда множество дверей – дверь, через которую ввели Агату, и дверь, через которую вошли судья Лето и заступница Марианна, и еще какая-то черная дверца с огромным навесным замком в стене слева от Агатиного кресла (ужасно неудобного!), которая сразу не нравится Агате, – но ни одна из них, конечно, не похожа, да и не может быть похожа на дверь в Венискайл. А самое неприятное – куда Агата ни бросит взгляд, ей кажется, что статуэтки святого Торсона глядят своими серо-синими глазами прямо на нее. Тысячи и тысячи глаз, тысячи и тысячи спрятанных в них амулетов! Агату разбирает злость. Если бы только все эти люди, все эти несчастные люди, запертые в Венисальте, все эти люди, боящиеся не заснуть без горького вкуса сердцеведки во рту и покупающие у монахов пастилки на последние деньги, знали, что достаточно сжать в кулаке крошечный серебряный амулет – и те, кого больше нет рядом, перестанут терзать тебя ложью! Агата представляет себе, что ей каждую ночь являлся бы ресто бедного капо альто Оррена, и каждую ночь она говорила бы ему: «Простите меня, пожалуйста, простите меня!» – и каждую ночь он шептал бы: «Нет, нет, нет!..» О, даже если бы Агата знала, что это «Нет, нет, нет!» означает «Да, да, да!», сердце ее разрывалось бы от боли! Уж наверняка она боялась бы не заснуть без сердцеведки. Даже сейчас от одной этой ужасной мысли Агата зажмуривает глаза изо всех сил. А каково тем, кто провел в Венисальте много-много лет и к кому приходит не один ресто, а два, три, пять – как у несчастного брата Кассо, или у брата Урмана, чьи четыре дочери умерли совсем маленькими девочками от «белого тифа», который свирепствовал здесь три года назад и от которого человек седел в один день, или… Нет-нет-нет! «Тебе нет дела до этих людей, – твердо говорит себе Агата. – Ты должна выбраться отсюда, выбраться отсюда, самое главное – это выбраться отсюда. „Ее тут нет, но она может быть”. Думай, думай, думай…»

– …Агата! – с усмешкой окликает ее знакомый мягкий голос.

Агата вздрагивает.

– Хотел бы я знать, о чем ты думаешь, – улыбаясь, говорит Старший судья Лето. – Обычно люди, сидящие в этом кресле, трясутся от страха и думают только о том, как бы понравиться мне, – а еще о том, что их ждет.

Агата молчит и угрюмо смотрит на Старшего судью. Нет, она ничего не будет делать для того, чтобы понравиться этому подлому человеку.

– Только один раз, – задумчиво говорит Старший судья Лето, – в кресле подсудимых передо мной сидела женщина, и волосы у нее были совсем как у тебя, и глаза у нее были точь-в-точь как твои глаза, Агата.

Ее звали Арина, и я начинаю подозревать, что вы с ней очень хорошо знакомы.

Рот у Агаты медленно приоткрывается. Этого не может быть! Горькая волна обиды поднимается в груди у Агаты. Мама никогда не рассказывала, что… Так вот как ей удалось пронести статуэтки в библиотеку! Каково же было бедной маме…

– Впрочем, это не важно, – говорит Старший судья Лето, вдруг сделавшись суровым и надменным. – Речь сейчас идет не о ней, а о тебе. – И говорит неожиданно ласково, повернувшись к сидящей на стульчике у подножия Агатиного кресла сестре Марианне: – Милосердная сестра-заступница, есть ли у вас что сказать в защиту подсудимой? Помните: от ваших слов может зависеть тяжесть ее Честного приговора.

Приговора! Агата соображает, что суд над ней вот-вот подойдет к концу, ее повяжут алым шарфом и уведут назад, в библиотеку, из которой она никогда-никогда больше не выйдет, – а она до сих пор не нашла проклятую дверь и даже не знает, как ее искать! В отчаянии Агата представляет себе, как вскакивает с кресла и мечется по залу, стучит в стены, дергает спинки кресел, на которых сидят зеваки, – и все это не помогает, не помогает… Агата почти не слышит заступницу Марианну – да и какое ей дело до слов черной сестры, если любой приговор означает, что план Агаты провалился? Что она там вещает?

– …совсем еще невинный ребенок, который сидит перед нами, потупив глаза в пол… – громко и проникновенно говорит сестра-заступница, в упор глядя на Агату.

В пол? Но Агата вовсе не смотрит в пол, ее взгляд мечется по залу суда, а сестра Марианна продолжает:

– …и этого ребенка, я не сомневаюсь, кто-то очень глупый заставил поверить в ложь, в абсолютную ложь о том, что якобы существуют некие двери, способные вернуть человека в Венискайл. Майстер Старший судья, вы только посмотрите на эту маленькую девочку, на эту «майскую попрошайку», – конечно, она раскаивается, она даже не способна оторвать глаза от пола!

Опять про пол!

Волей-неволей Агата действительно бросает взгляд на пол судебного зала. Очень красивый пол, что и говорить, – здесь, около возвышения, он сложен из торсонитовых плит, а на плитах вырезана прекрасная карта Венисаны – такая висела в классе майстера Валлуса, и Агата видела ее сто тысяч раз. Господи, сейчас бы хоть на секунду оказаться в классе майстера Валлуса, и чтобы справа сидела Мелисса, и чтобы Торсон был рядом, и чтобы майстер Валлус показывал: вот наш этаж, а вот второй, снежный и вьюжный, где располагаются самые красивые особняки во всей Венисане, а вот тут – Венисвирский музей, а вот тут, на пятом этаже, всегда жарко и растут удивительные деревья с огромными листьями на самом верху – пальмы, а… Нет-нет, в это невозможно поверить! Неужели сестра Марианна пытается… Неужели… «Двери там нет, но она может быть…» Вот эта плита – на ней вырезаны длинные-длинные голые стволы, а на самом верху стволов – широченные листья, а под ними – два города, «и как хорош и ладен город Мацуим, так нехорош и неладен город Азувим…» И если схватить со стены факел и нагреть эту плиту… Нет-нет, Агате понадобятся два факела, оба факела по бокам от ее кресла: один – жечь торсонитовую плиту, пока плита не превратится в дверь, а второй – отбиваться от тех, кто попытается ее остановить! Не станут же в нее стрелять из арбалетов, в самом деле, не набросятся же бойцы с алебардами на маленькую девочку! Несколько минут, ей нужно всего несколько минут – и…