«Попаданец» на престоле - Сергей Шкенев Страница 15

— Вам дурно, Александр Андреевич?

Тот вскинулся, прижав руку к груди, и в отрицании покачал головой:

— Все в порядке, Ваше Высочество.

— Но я же вижу!

— Пустое, не стоящее вашего внимания минутное недомогание. Оно уже прошло.

— Не спорьте с командиром! — оглянулся в поисках кого-либо из «постоянного состава». Или все-таки охранников? — Унтер, поди сюда!

— Я, Ваше Высочество! — тот вытянулся, одним глазом преданно поедая Александра, а вторым продолжая следить за построением.

— Рядового… — покатал на языке непривычное слово. — Рядового Тучкова до вечера разместить при походной кухне.

— Никак не положено! — Вояка оставил бравый вид и сменил его суровостью. — Приказом государя Павла Петровича предписано…

— Я знаю, что там предписано!

Унтер-офицер тем временем достал из кармана бумагу и процитировал дословно:

— Гнать засранцев маршем, а тако же в хвост и в гриву, со всею пролетарскою беспощадностию, исключения делая токмо преискуснейшим стрелкам винтовальным, дабы избежать последующего дрожания телесного.

— Сие ко мне не относится, — слабо улыбнулся бывший гвардейский полковник. — Когда брата пришли арестовывать, я по их подпоручику с семи шагов промахнулся. Не беспокойтесь, Ваше Высочество, сил для ходьбы еще достаточно.

— И все же…

— Не стоит забот, право слово. Дойду.

— Погодите! — внезапно оживился унтер. — А не был ли тот подпоручик невысокого росту, поперек себя шире, с редкими зубами да рыжий?

— Не разглядывал, но вроде бы похож, — ответил Тучков.

— Да что же вы сразу-то не сказали, ваше благородие?

— О чем?

— Так ведь эта гнида… ой, простите, подпоручик Семеновского полка Артур Виллимович Кацман, сука остзейская, празднуя чудесное избавление от смерти, изволили напиться допьяна и утонуть поутру в проруби на Мойке. Радость-то какая, ваше благородие! — и тут же, перейдя на крик, проорал в сторону обоза: — Митроха, темная твоя душа, подай сани господину рядовому!

День в дороге тянулся неимоверно долго, но когда колонна наконец-то остановилась на ночлег в забытой даже чертом чухонской деревушке, снедаемый любопытством Александр Павлович поспешил найти бывшего полковника. Заинтригованный совершенно, он обнаружил штрафника в преинтереснейшей ситуации — за столом, с кружкой чего-то подозрительно пахнущего, в окружении унтеров, с раскрасневшейся физиономией.

— Смирна-а-а! — рявкнул заметивший высокое начальство егерь, заставив в очередной раз поморщиться.

Зачем изображать показное рвение, если исполняешь приказы командира батальона только тогда, когда они не расходятся с неведомым, но изложенным на бумаге предписанием? Заглянуть бы в него хоть одним глазком… Нет, лишь виновато разводят руками, но при случае обязательно цитируют краткие выдержки. И что же в двух третях, что еще не услышано?

«Какое трогательное единение с народом! — с небольшой завистью подумал Александр, приветливо улыбаясь. — Вполне себе гармония, предмет мечтаний господина Руссо».

— Ваше Высочество, тут… — смутившийся Тучков не договорил.

— Полно вам, Александр Андреевич, лучше к столу пригласите.

Пригласили, подвинулись, втайне гордясь, что не погнушался. Да что втайне, на лицах написано — запомним и детям передадим! И тут же сунули в руку глиняную кружку, которую сиятельный прапорщик опрокинул единым духом. И застыл, тщетно силясь вздохнуть.

— Это что, из рыбьей чешуи делают? — спросил хрипло и сам удивился внезапно севшему голосу.

— Чудной народец эти чухонцы, — откликнулся сидевший рядом егерь и заботливо подвинул деревянное блюдо. — Закусите, Ваше Высочество.

Александр не отвечал, чувствуя мерзкий вкус во рту, зажегшийся огонь в желудке и невиданное умиление в душе. Ощутил себя плотью от плоти земли русской, частичкой соли ее и… и… и псом поганым, предавшим и продавшим родного отца. Забылись и мама-немка, бабушка-немка, еще одна бабушка — тоже немка, дедушка… вот тут лучше считать наполовину немцем, не то ведь и досчитаться можно! И осталась навеянная дрянной чухонской водкой обыкновенная русская тоска… А может, и не обыкновенная…

— Закусочки вот, — продолжал беспокоиться сосед. — Знатная закусочка!

Лукавил, усатый черт! В сравнении с ужином штрафников стол унтеров выглядел неожиданно бедно — гороховая каша с салом, сухари, сало уже без каши, несколько крупных луковиц, пара дюжин печеных яиц в глубокой миске. Зато есть пузатый кувшин. Сменяли на харчи?

Заметив недоумение, егерь скользнул взглядом по отгораживающей угол занавеске, за которой угадывалось какое-то шевеление.

— Мальцы там голодные, Ваше Высочество. Вот мы и немного…

Пестрая от заплат тряпка колыхнулась, открыв худую чумазую мордочку.

— Поди-ка сюда, — позвал Александр, нашаривая в кармане серебряную полтину. — Держи.

— Не понимают они по-нашему.

Но мальчуган лет шести оказался сообразительным — подбежал, выхватил монету и тут же юркнул обратно под всеобщий одобрительный смех.

— Вот, а ты говорил — не поймет.

— Чужое брать — тут сообразительности не надобно, — унтер вздохнул. — А медью лучше бы было… отберут ведь.

— Кто?

— Управляющий ихний и отберет.

— Да как он посмеет?!

— Недоимки, Ваше Высочество.

Александр стукнул кулаком по столу, хотел что-то сказать… и промолчал, потянувшись к кувшину.

Утром командир батальона проснуться не смог, поднялся только к обеду, мучимый головной болью, стыдом за беспомощное состояние и провалами в памяти. Сунувшийся с помощью Василий был обруган нещадно с посулом драния батогами на ближайшем привале.

— Так уже, Ваше Высочество, привал.

Александр представил вопли, которые могли бы производиться денщиком при экзекуции, вздрогнул и вяло отмахнулся:

— Батоги отменяю. Но все равно поди прочь.

Обнаружившийся на тех же санях Тучков облизал сухие губы и посоветовал, осторожно выговаривая слова:

— Петр Великий опохмеляться не запрещал.

— Точно ли так?

— Прямого указа не издавал, конечно. Грозен был государь, ничего не скажу, но ведь не зверь же какой?

— Вы определенно в этом уверены, Александр Андреевич?

— Поправление здоровья командира не может не послужить ко благу Отечества. Васька, чарки где, ирод?

И впрямь попустило. Прапорщик в скором времени смог оглядеться, не опасаясь подступающей дурноты и не борясь с головокружением. Колонна только что остановилась, и штрафники уже толпились у кухонь, подставляя котелки походным кашеварам. В желудке громко квакнуло, и уловивший намек Василий тут же выставил командирскую долю, до того заботливо укрываемую под лежащим в санях бараньим тулупом.