Любовь до гроба, или Некромант на замену - Марина Ли Страница 15

Лунный свет еле пробивался сквозь тяжёлую штору, сквозь которую совершенно ничего нельзя было рассмотреть. Приходилось додумывать.

Мысль о том, что в окошко моей спальни скребётся зомби я отмела сразу, как еретическую: что-что, но летать живые мертвецы не умели, даже те, у которых были крылья. Другой же нежити в Литлвиладже быть не могло — и я воочию в этом убедилась сегодня ночью. Тогда что остаётся?

— Кха-а. А. А. Кых…

— Чья-то дурная шутка? — продолжила строить предположения я, впрочем не рискуя спустить ноги с кровати.

К последовавшему за стоном скрежету я прислушивалась не дыша. Звук точно доносился из-за окна, в этом я не ошиблась. Но как, кто и главное — за что? Кому я могла успеть насолить?

Потихоньку успокоившись, я заставила себя рассуждать логически. Как — это понятно. Допустим, приволокли лестницу, приставили к стене и, пользуясь тем, что девица в доме одна-одинёшенька, резвятся. А вот кто и за что… В Литлвиладже я ещё толком ни с кем не познакомилась, у меня тут не то что врагов, даже друзей пока не было… Разве что вдова запертого в баронском склепе зомби. Я попыталась представить себе, как низенькая, кругленькая миссис Споти, кряхтя, тащит лестницу и карабкается на второй этаж, рискуя сломать шею и при этом сыпля в мой адрес проклятия…

— Проклятия… — прошептала я, когда за окном снова застонали. — Да быть этого не может!

Решительно отбросив в сторону одеяло я, подгоняемая злостью и чувством праведного негодования, соскочила с кровати, на цыпочках, подбежала к окну и рывком откинула в сторону весёленькую шторку в цветочек.

Назвать птицей существо, обнаруженное мною на узком подоконнике за стеклом, не смог бы даже самый опытный орнитолог. Чёрные крылья воинственно растопырены, красный гребень горит демоническим огнём, а в единственном глазу полыхает адово пламя.

— Кха! — Увидев меня, Кокот не то чтобы обрадовался, но заквохтал зловеще и злорадно. — Куо-о-о. Куо-о-о…

Не знаю, кто дал этому гаду имя, но, надо признать, человек попал в яблочко.

— Убью! — взвыла я и швырнула в петуха стазисом. Это заклинание алхимики учили с азами, потому что без него редко какое зелье обходилось. Однако к старшим курсам использовали его не только в лабораториях. Хочешь, чтобы цветы в вазе простояли подольше, а не съеденная за завтраком булочка осталась свежей до вечера? Поймать зудящего над ухом комара? Продлить запах дорогих духов на твоей коже? Поймать оборзевшего чёрного петуха? Даже не думай — сразу швыряй стазисом, а потом действуй.

Перепрыгивая через три ступеньки, я мчалась вниз по лестнице, не забывая радоваться тому, что вопреки настоятельным советам маменьки предпочитаю короткие сорочки, едва доходящие до колена. Они и во время сна в ногах не путаются, и бегать не мешают, в случае чего.

Кокот со стазисом справился на удивление быстро (Оно и понятно — тварь магическая, от простого петуха в нём только внешность и была.) и к тому моменту, когда я, прихватив по дороге метлу, выскочила на низенькое крылечко, ковылял по газону, приволакивая одно крыльцо.

— Ага! Значит, летать ты пока не можешь. Очень хорошо.

Паршивец в одно мгновение понял, что дело пахнет жареным и с места пустился в галоп. Я — за ним. А что мне оставалось? Отступи я сейчас — и о спокойной жизни можно забыть. Кокот, хоть и петух, а вёл себя, как самый обыкновенный хулиган. Раз покажешь такому свою слабость — и покоя уже никогда не будет.

Летать он из-за моего стазиса не мог, но бежал быстро и зигзагами, как знал, скотина, что я попытаюсь в него ещё раз магией бросить. Я и бросала. И стазисом, и пульсаром, и заморозкой… Раз даже попала, опалив паршивцу его хвост, но в целом, не причинив никакого вреда. Да и сама чуть не покалечилась, раз или два, растянувшись на влажной от ночной росы траве.

Я ругалась и обещала сварить из гадёныша суп, Кокот орал на своём петушином языке проклятия в мой адрес, но упорно продолжал носиться по двору и отказывался сдаваться. Я бы даже, пожалуй, зауважала его за упорство, но в другой раз…

На двадцатом или тридцатом кругу — бегали мы по периметру двора, потому как покинуть его Кокот по известным причинам не мог — петух начал сдавать, и я так обрадовалась, что снова едва не упала и так грязно выругалась, сквозь стиснутые зубы, что сразу вспомнила, как маменька однажды заставила кузена Ипполита за эти же самые слова вымыть рот с мылом.

На счастье, маменьки рядом не было, а был только бессовестный Кокот, а он-то как раз подобное слышал не впервые, потому как снизил скорость, глянул на меня искоса здоровым глазом и вдруг сел на землю, сложив крылья и трагично опустив голову.

— Ага! — радостно воскликнула я, но приблизилась к паршивцу осторожно, в любой момент ожидая от него какой-нибудь каверзы, однако Кокот нападать не спешил. Смотрел при этом настороженно и устало, но с изрядной долей любопытства.

Я остановилась в шаге от него, устало оперлась на метлу и вздохнула. За время погони жажда крови не то что улетучилась, скорее трансформировалась в желание всё же добежать до этого безумного финиша.

— Вот за каким демоном ты ко мне в окно полез?

Он молчал. А ко мне пришло осознание того, в каком я виде стою посреди двора. Растрёпанная, полуголая, босая, с грязными коленками… И из-за чего? Из-за дурацкой птицы? Узнает кто — засмеют…

— Напугать хотел?

Ни звука. К стыду примешалось чувство неловкости. Хороша я, загоняла бедную птичку до куриного инфаркта…

— Стоит признать, что у тебя получилось, — нехотя призналась я. — Но впредь давай договоримся, если ты хочешь спокойной и сытой жизни… — Алый гребешок едва заметно дрогнул. — …то прекращаешь свои попытки меня напугать, и ведёшь себя как нормальный петух. А я тебе чего-нибудь вкусненького куплю. Просо там или горошек. Что вы, петухи, больше всего любите? Ну? По рукам? То есть, по крыльям?

Кокот неспешно поднялся и вдруг издал тихий смешок и, не размыкая рта… тьфу-ты! Клюва. Не размыкая клюва, проговорил:

— А всё-таки смерть до чего забавные феечки в этом Литлвиладже живут. Знал бы, не затягивал так с переездом…

От неожиданности я чуть не рухнула на пятую точку, а Кокот вдруг воинственно распушил перья на шее, наклонил голову вперёд, растопырил в стороны крылья и опрометью кинулся к ведущей на улицу калитке, над которой тёмным пятном возвышалась широкоплечая фигура.

Поначалу я испугалась: ночь на дворе, а я тут один на один с незнакомцем, да ещё в таком виде, что хоть сквозь землю от стыда проваливайся. Потом разозлилась: ладно я сглупила — в собственном дворе, между прочим, — а он? Кто позволил ему там стоять и за опрометчивыми девицами подглядывать?!

Когда Кокот с разбегу наскочил на чужака, от моего петуха реальной угрозы не ожидавшего, а потому и не убравшего сложенных на заборчике рук подальше от зловредного клюва и острых когтей, окрестности второй раз за ночь огласило то самое ругательство, из-за которого некоторые из моих кузенов мыли рот с мылом. И я, удовлетворённо хмыкнув, велела: