Дело № 36.4. Хрупкие кости - Милана Шторм Страница 15

Развлекаться Дурман предпочитает вечером, и поэтому сейчас, в разгар дня, здесь нет хихикающих проституток или музыкантов. Нет, сейчас здесь тихо.

Томаса просят подождать в одной из комнат для гостей. Здесь горит камин, на дубовом столе лежит стопка газет, в углу стоит этажерка с книгами, а кресло, обитое красным бархатом настолько удобное, что подниматься из него совершенно не хочется.

Молчаливый слуга приносит Томасу поднос с чашкой кофе и тарелкой с тарталетками. Томас не любит сладкое, но кофе выпивает.

И ждет, когда человек, держащий в своих руках иллюзии Рурка, соизволит его принять.

Ждет недолго. Дурман заходит в комнату через пару десятков минут. У него хищная улыбка, подтянутая фигура и привычка вертеть в руках трость, с которой он никогда не расстается. Ровесник Капитана, Дурман чем-то похож на него. Возможно, военной выправкой. Томас подозревает, что этот человек тоже когда-то воевал в Унрайле, но он никогда не спрашивает об этом.

Это не его дело.

— Здравствуй, Шакал, — Дурман крутит трость между пальцами и подходит к окну. — Давно ты не радовал меня своими визитами.

— Здравствуй, Дурман, — Томас и не думает встать и поклониться.

— У меня не так много времени. Говори, зачем пришел.

Томас поджимает губы, собираясь с мыслями. Это непросто: испещренная синяками нежная рука Киры стоит перед глазами. Люди Дурмана здесь ни при чем, и Томас знает это абсолютно точно. Любящий общество элитных шлюх, хозяин наркопритонов не терпит насилия к женщинам. И своих людей учит тому же.

— Мне нужна кое-какая информация, — сдержанно говорит Томас.

— Это связано с твоими делами с Денвером Фростом?

— Да.

Дурман хмыкает.

— Знаешь, мне не раз говорили, что я зря до сих пор не избавил мир от твоего присутствия. Ты знаешь, где я живу, ты знаешь мое имя и ты работаешь с полицией.

— Я же говорил, что Капитану не важно, откуда я несу информацию.

— Да. И пока это совпадает с реальностью. Что тебе нужно?

— В Рурке появились ткачи, которые решили возродить один из своих ритуалов.

— Какой именно?

— Судя по всему, обряд плодородия. И… кажется, там целая диаспора.

Дурман глухо, но грязно ругается. Томас не смотрит на него. Все равно толком не увидит. Перед глазами все еще стоит израненная Кира.

— Для такого нужно много места, — замечает Дурман.

— Да. И поэтому я пришел к тебе.

Его собеседник внезапно оказывается прямо перед Томасом. Подняв глаза, шакал опасливо ведет плечами: взгляд хозяина дома кажется совсем недобрым.

— Мне нравится, что делает Фрост, — сквозь зубы шепчет Дурман. — Именно поэтому я рискую. Именно поэтому ты до сих пор жив.

— Я понимаю, — тихо отвечает Томас.

— Несколько дней назад в Рурк прибыл некто Джейсон Сэйв. Аристократ из Найоры.

— Да, я знаю… но он не может быть с этим связан.

— А я и не говорю, что с этим связан Сэйв. Но вам нужен кто-то на него похожий. Кто имеет достаточно денег и влияния, чтобы спрятать следы обряда плодородия ткачей.

— Но… наша знать тоже ни при чем… зачем им это нужно?

Дурман разочарованно цыкает.

— Скажи, зачем я упомянул Сэйва?

— Я не зна… — Томас замирает. Он наконец понимает, к чему ведет собеседник. — Спасибо. Много их таких?

Дурман издает короткий смешок.

— Твой Капитан совсем отстал от жизни. Ему нужно вспомнить, кто он по рождению. Хотя бы на время. И тогда вы найдете то, что ищете.

Томас поднимается на ноги.

— Еще раз благодарю. Мы… обязательно найдем тех ткачей.

— Вам придется их уничтожить, — напоминает очевидное Дурман. — Мне не нравится, что в моем городе происходит такая гадость.

— Да. Мы их уничтожим.

Томас покидает логово одного из самых опасных преступников Рурка, не прощаясь с хозяином.

Его путь лежит в Лагуну. Он изо всех сил надеется, что Кира уже открыла глаза.

Сердце замирает, когда он поднимается по ступеням крыльца дома Капитана и стучит в дверь. Странное чувство неизбежности тоски заполняет его без остатка, ведь он ждет встречи не только с Кирой. В доме Капитана сейчас находится кошка, а он очень перед ней виноват.

Ему нужно что-то сделать с этим всем. По порядку. Он придумает, как заслужить расположение Марлы. Как вернуть себе ласковую мурлычущую кошку. Мягкую и теплую, забирающую себе его тревоги и одиночество.

Но сначала — он убедится, что у Киры все хорошо.

Нельзя любить одну женщину и мечтать о другой.

Но, кажется, именно это с ним и происходит.

Дверь открывается, и Томас видит перед собой Джека.

От него пахнет очень странно. Непривычно. И этот запах заставляет Томаса забыть и о Кире, и о Марле. От Джека явственно несет Тварью, как будто он и есть…

— Хватит принюхиваться, — хмыкает Джек. — Это именно то, что ты думаешь. И перед тем, как падать в обморок от удивления, может, все-таки зайдешь?

Томас во все глаза смотрит на человека, который когда-то узнал о нем все и поклялся молчать. Нет. Не человека.

Тварь.

— Кира очнулась, если тебе интересно, — продолжает болтать Джек. — Не то, что бы она готова к героическим подвигам, но в обсуждении поучаствует. И мы с Мэри принесли рисунок. Ты будешь заходить, или мне остальных сюда позвать?

Томасу внезапно хочется оглушительно рассмеяться. От облегчения и осознания собственной глупости. Или нет? Ведь они все считали Джека человеком! Или кто-то знал?

«Кира знала», — шепчет внутренний голос. С чего он это взял? Неважно. Все — неважно. Джек весел, а с его лица не сходит немного сумасшедшая улыбка.

Это может значить только одно: с Кирой все в порядке. А остальное — они наладят все вместе. И неважно, сколько из них окажутся людьми.

Томас протискивается мимо Джека в коридор и идет в гостиную, по запаху определяя, где все собрались. Там, в гостиной, пахнет вишневым табаком. И несмелым счастьем. Облегчением. Озадаченностью. Надеждой и тревогой. Томасу нравится эта смесь. Она заставляет почувствовать себя увереннее. Как будто все вернулось на круги своя.

Марла, Ника и Капитан расположились на диване. Золотая птица выглядит торжествующей, ей наверняка нравится, что ее взяли в команду. Мэри стоит у окна и водит пальцем по стеклу. Ее слепые глаза смотрят вдаль, и кажется, что на самом деле рисующая видит даже больше, чем раньше.

Кира сидит в кресле возле камина. В огромном мужском халате, с запавшими глазами, бледная, отчего ее губы кажутся кроваво-красными, она смотрит на огонь.