Потерянное одиночество [= Поздний вечер вторника ] - Любовь Пушкарева Страница 15

Мы с Абшойлихом оказались один на один.

– Думаешь, Вайс, [18]что сможешь победить меня? Ну давай! Давай! – сказал он звонким мальчишеским голосом. На телесном уровне он превратился в подростка. Никогда не любила этаких «возвышенных лиц» с большими глазами и тонкими чертами лица…

– Ну же! Давай! – не унимался он. Vis-зрение подсказывало, что он наливается чернотой, да такой, что все вампы, виденные мной до этого дня, все равно, что летние сумерки против непроглядной тьмы склепа.

«Этот вечер – наш. Да». Сегодня случится то, что должно.

Я безотчетно шагнула навстречу вампу, и тот на запредельной скорости метнулся к моему горлу, чудом я успела закрыться рукой, фактически вставив ее в пасть этому монстру. Мы повалились наземь, он оказался удивительно тяжел и опять тошнотворно сочетал в себе звериное и человеческое. Глядя мне в глаза, он с удовольствием сомкнул челюсти, откусывая кусок моей руки, мне показалось, что он перекусил ее совсем, то есть отгрыз. Я в ужасе опустила глаза вниз, но увидела свою кисть на прежнем месте и даже чуть пошевелила пальцами. Пока я это делала, Абшойлих повернул голову и выплюнул кусок моей плоти, и опять демонстративно нацелился на шею. В последний момент я с беспомощным писком успела подставить уже раненую руку. Его зубы впились рядом с раной ближе к кисти, и если в первый раз он откусывал лишь мясо, то теперь дробил мне кость. Сжимая зубы, он смотрел мне в глаза и прислушивался к треску; я поняла, что третьей атаки не переживу.

– Мама!!! – безотчетно вырвалось у меня. – Ма-ма!!!

Мамочка…

Ласковые нежные руки, дающие безопасность и радость, нежный вечерний свет, запахи календулы и налитого спелого яблока, они рядом – мама и папа. Папа пахнет календулой, мама яблоком, я смеюсь, мне очень хорошо… Мой любимый обнимает нас, моя доченька смеется, переводя взгляд с меня на него, внутри меня растет наш сын… скоро, очень скоро он появится на свет…

Я вынырнула из прекрасного видения, оно было очень-очень коротким, Абшойлих даже не успел перекусить мне руку до конца. Его лицо было в моей крови, и эта кровь теперь жгла его, разъедая гнилую плоть. Он прекратил откусывать мне руку и попытался отстраниться, а я постаралась его удержать и вспомнила, что во второй руке у меня кинжал. Я всадила его сзади в шею и притянула вампа к себе, заливая ему в рот собственную кровь, а чтобы он не мог ее сплюнуть, завалила набок, потом и вовсе оказалась сверху.

Он был очень силен, если бы я просто атаковала его силой, он бы легко переварил ее, но кровь – сплав материи и силы, с ней так легко не справиться. Моя кровь, попадая в него, напоминала раскаленное железо среди ветоши, она выжигала его. В какой-то момент я догадалась использовать кинжал и нанесла удар в сердце, кромсая его, а потом в рацио-центр – я не пробила череп, кинжал согнулся, чуть не сломавшись, и соскользнул; нанесла второй удар через глазницу и оставила оружие внутри. «Почему он не сопротивлялся?» – мелькнула и погасла мысль.

Наконец-то он сдох! Сила прекратила клубиться в нем и принялась пожирать телесную оболочку. Я поспешила свалиться со стремительно гниющего трупа и глянула в сторону своего соратника, тот на полу еле живой удерживал клинок в дюйме от своей шеи, сразу два вампа давили на Седрика – один клинком, второй рвал ему живот когтями. Но в момент, когда я на них смотрела, вампы уже тревожно застыли – их отец-создатель умирал, а значит, они умрут вместе с ним. Осознав это, тот, который держал меч, с ревом надавил, но Седрик на долю секунды опередил его, изменив угол клинка и увернувшись. Вамп вонзил меч в доски и повалился мешком; а того, кто грыз, Седрик из последних сил отшвырнул пинком.

«Пати», – услышала я внутри себя его встревоженный голос.

«Все нормально, Седрик», – так же беззвучно отозвалась я.

Мы поползли навстречу друг другу, зная, что если будем вместе, нам станет легче.

Мы лежали, обнявшись, в крови и грязи, позволив нашим силам сплести вокруг нас кокон. Так нас и увидела зеленая четверка. Саббиа и Отамнел осторожно заглянули в дверь, увидели нас и махнули, подзывая Форесталя и Ауэ. Подошли и стали над нами, мы с Седриком почувствовали себя пойманными в ловушку, мы слишком слабы и беззащитны сейчас.

– Ну что, бог и дети богов, если кто-то хочет стать во главе Совета, то пожалуйста. Я отрекаюсь. – горько произнес Седрик.

Четверо старших переглянулись между собой.

– Ну-ну, – отозвался Саббиа, смуглый аристократичный итальянец, выглядевший лет на тридцать, единственный, к кому было применимо слово «бог», – ну что вы, юноша, это вы зря. Вы только что доказали, что достойны быть нашим главой, правда?

Остальные закивали.

– И жена ваша… Примите наши запоздалые поздравления.

Мы с Седриком недоуменно переглянулись, но промолчали. Тут Форесталь, вечный противник Саббиа, пробурчал.

– Ты хорош только языком молоть, не видишь, что ли, молодежи надо помочь?

Саббиа лишь пожал плечами и отошел.

– Клянусь Светом и Тенью, что не замышляю зла, а желаю вернуть долг благодарности, – произнес Форесталь и склонился надо мной. Выглядел он как крепкий жизнерадостный дедушка лет шестидесяти, и повадки у него были такие же – доброго дедушки.

– Давайте детки, расцепляйтесь уже.

Мы с Седриком опять переглянулись, «расцепление» было до странности интимным процессом, и нам не хотелось его делать под изучающими взглядами.

– Отвернитесь, что ли… – озвучил Седрик наши мысли.

Старшие удивились, но послушались, став к нам вполоборота, даже Саббиа. Мы втянули в себя наши силы и расцепили объятия.

– Ну, иди, ко мне, девочка, не бойся, белое у меня, пусть немного, но есть, а то этот обалдуй нашпиговал тебя зеленым по самую маковку, – добродушно бурчал Форесталь.

Я несмело вложила свою руку в его; вторая, израненная рука болела, и я старалась поменьше ею шевелить. Дедушка обнял меня за талию свободной рукой и мягко притянул к себе, предлагая силу в поцелуе. Я осторожно и несмело принялась пить небольшими глотками. Страшно хотелось впиться и тянуть по полной, но, во-первых, это невежливо, а во-вторых, несмотря на клятву не делать зла, при такой моей несдержанности он мог рассмотреть то, что я обычно скрываю, ведь Форесталь даже мысли не допустил что зеленая сила моя, так пусть и остается в этом неведении.

Его сила была очень вкусной и напоминала весеннюю воду, пробуждающую землю ото сна. После нескольких порций, получив маленький глоток, но видя в нем еще достаточно белой силы, я вопросительно глянула на него.

– Ты как кошечка, – улыбаясь, сказал он и потрепал меня по попе; я малость ошалела от такой фамильярности.

– Ауэ, – он обернулся к бывшей владелице заливных лугов, на вид тонкой семнадцатилетней девушке с длинными пшеничными волосами.