Пряжа из раскаленных угле - Анна Шведова Страница 14

Дома на Колесной улице были довольно ветхие и неказистые, да и стояли слишком плотно. Верхними этажами своими дома нависали над улицей так близко друг к другу, что из окна одного дома до окна дома на противоположной стороне улицы было рукой подать. Что имело, разумеется, свои преимущества. К примеру, можно было попросить у соседа соль и не бежать по лестнице вниз. А еще можно было не утруждать себя и иными покупками, запросто стянув белье, сохнущее на веревках соседнего дома, даже не выходя из собственной комнатушки. Потому что выходить из дома было накладно и опасно. Для ваших башмаков, разумеется.

Разъезженную мостовую с наполовину вывороченными булыжниками здесь покрывал толстый слой грязи, на котором ради удобства пешеходов были там-сям разбросаны полусгнившие деревянные чурбачки, отчего казалось, что по улице неудачно проехала кособокая тележка с дровами.

Дом, где жил господин Олеус, я нашла с трудом, поскольку втиснут он был между другими домами одним узким подъездом шириной в два крохотных окна, не отличавшимся от соседних ни унылым поблекшим цветом, ни дряхлостью. Мне не один раз пришлось пройтись по этой грязненькой улочке, спрашивая прохожих, однако только чумазые мальчишки, палкой воодушевленно гоняющие от стены к стене несчастного кота, подсказали мне, где искать старого книжника.

Лестница была под стать фасаду и мне приходилось с опаской делать каждый шаг, чтобы понять, не обрушится ли ступенька подо мной, когда я наступлю на нее. Однако на третий этаж, где-то совсем под крышей, я добралась благополучно и постучала в ветхую деревянную дверь, ни разу никуда не провалившись.

Никто долго не открывал и в любое другое время я бы вежливо ушла, чтобы зайти попозже, убежденная, что хозяина нет дома. Но с недавних пор вежливость моя куда-то сгинула, а деликатность сошла на нет. Я нагло тарабанила в дверь, потому что знала – Олеус внутри: за этой хлипкой дверью и тонкими стенами звуки чужого присутствия было не удержать.

И наконец дверь приоткрылась. Старый Олеус, еще больше, кажется, постаревший с тех пор, как я его видела, сгорбившийся и потерянный, поднял на меня выцветшие глаза… которые немедленно вылупились и застыли в немом изумлении. Пшеничные брови гусеницами выползли на лоб, а рот приоткрылся не то в удивлении, не то в ужасе.

– О, я так рада, что нашла Вас! – не дав ему опомниться, быстро проговорила я, – Я Никки, помните? Вы приходили ко мне в лавку…

Старик, не отрывая от меня взгляда, молча потянул дверь на себя, но я быстренько вставила в зазор ногу:

– Эй, господин Олеус, да вспомните же! Мы говорили о реликтах. Вы спрашивали про жезл. Так вот – я нашла его! Послушайте, мне очень нужна Ваша помощь. Вы говорили, если я найду жезл…

И тут он повел себя совершенно неожиданным образом.

– Прочь! – завизжал он и в ярости затопал ногами, – Прочь отсюда, негодная девчонка!

И, резко оттолкнув меня, с такой силой захлопнул дверь, что под ноги мне свалился кусок штукатурки с треснувшей притолоки, а внизу истерично и визгливо закричала женщина.

Напрасно я думала, что могу лицемерить. Вежливая улыбка намертво приклеилась к моим губам, а слова, которые я произносила были правильными, и все же от моих работников не укрылось ни мое подавленное состояние, ни рассеянность, ни медлительность. Поначалу Лика допытывалась, не случилось ли что на балу, и, хотя я с воодушевлением и в превосходных красках расписывала роскошь Зала Городских Собраний и нарядов присутствовавших дам и кавалеров, и музыку, и танцы, и напитки… мой фальшивый восторг ее не убедил. А потом и она, и мои мастерицы и вовсе перестали спрашивать, тихо шушукаясь у меня за спиной и качая головами.

Потрясение мое произошедшим на балу, а больше тем, что случилось после бала, было столь велико, что на большее лицедейство я оказалась не способна. Но и открыться я не могла никому, кроме одного-единственного человека, а он меня прогнал.

Я искала господина Олеуса целую неделю и целую неделю у меня была цель, поддерживавшая мое настроение в сравнительно спокойном состоянии. Поначалу я вздрагивала каждый раз, как только входной колокольчик возвещал приход в лавку нового посетителя, но поскольку посланник Валдеса (поскольку трудно было бы поверить, что маг самолично снизойдет до посещения Песчаной улицы) так и не объявился, я стала немного успокаиваться.

За неделю я думала и передумала многое, но приемлемого выхода так и не нашла. Чтобы знать, как бороться с Валдесом и его клеймом, я должна была побольше узнать о здешней магии, о магах, об отношениях клеймивших и клейменных («опекунах» и «подопечных», как с немалой толикой издевки назвал это Валдес), но к кому еще я могла пойти с такой просьбой? К другому магу? А где его взять?

Так что поиски господина Олеуса были моей единственной надеждой. И я совершенно не ожидала, что он откажется хотя бы выслушать меня. Но почему? Почему?

Все валилось у меня из рук, работа не спорилась, точнее, я была способна только на механическую работу, ту, которая не требует творческих усилий, а потому с утра до ночи я корпела над самой нудной вышивкой в своей комнатке позади мастерской и не поднимала головы, большей частью устранившись от всего, что происходило в лавке и мастерской, и пустивши все на самотек.

Человек от Валдеса объявился через день после неудачной попытки поговорить с Олеусом. Небольшой конверт из роскошной желтоватой бумаги, запечатанный красной печатью с клыкастым вепрем, Лика принесла мне на вытянутых руках и с вытянутым лицом. Чем она так была напугана – посланником или посланием, спрашивать я не стала.

Господин Угго Валдес повелевал мне явиться на Моховую улицу сегодня в полдень. Ну что ж, если я была так глупа и нерасторопна, не сбежала раньше или хотя бы не попыталась избежать этого вызова, придется идти, поскольку неулыбчивый мрачный человек в черном, принесший письмо и теперь стоявший на улице прямо под витринами моей лавки к вящему ужасу побледневшей Лики, наверняка дожидался именно меня.

– Рад, подопечная, что тебе хватило ума не наделать глупостей за эту неделю. Обычно новоиспеченные подопечные пытаются убежать или даже убить опекуна. Или хотя бы себя. Хотя, признаюсь, твоя строптивость мне нравилась больше.

– Господин Валдес…

– Опекун Угго, моя дорогая. Ты будешь называть меня именно так.

– Опекун Угго, я не строптива и благоразумна. Я только отстаивала свою честь. Полагаю, на моем месте Вы поступили бы так же.

Мне стоило больших трудов говорить со спокойным достоинством и всеми силами демонстрировать способность к сотрудничеству и компромиссу, хоть и смахивало мое поведение на покорное капитулирование. Но опекуна моя покорность, судя по всему, не устраивала и он попытался найти вызов даже в моих примирительных словах.

– Споришь? – довольно усмехнулся Валдес, разваливаясь в кресле. Меня привели не домой к магу, а в роскошный кабинет Главенствующего мага Имперского сыска, где ничто не свидетельствовало о роде его занятий, за исключением гобелена с изображением человека, мечущего молнии на какую-то жалкую козявку в окружении знакомых мне знаков-рун, да нескольких странных амулетов, совершенно не вяжущихся с более чем богатой обстановкой кабинета. Потертые от долгого ношения амулеты – три камешка, наискосок перевязанные засаленными веревочками и зеленоватыми металлическими проволочками, были в ряд выложены на до блеска натертом столе, а длинные потрескавшиеся кожаные ремешки, продетые в ушки амулетов, аккуратно выровнены.