Руки Геракла - Фред Томас Саберхаген Страница 14

Пока мы чистили стойла, другие рабочие, с совершенно тупыми взглядами, иногда приводили животных, чтобы поставить их в стойла, но ничего не говорили.

В середине третьего дня наших трудов я вдруг остановился, оборвав какой-то спор с Энкидом, и на мгновение почти забыл, где я нахожусь. Я увидел девушку верхом на верблюде, стройную, юную, изящно одетую. Поводья и седло ее скакуна были украшены серебром. Это было видение из совершенно другого мира, снизошедшее сюда, где я трудился и отбивался от мух.

Поначалу я был уверен, что это чудесное видение вовсе не заметило меня. Но она повернула голову, всего лишь раз, и посмотрела на меня, а я-то не сводил с нее глаз. Я уверен, что и моя поза, и выражение лица бессознательно выдавали во мне отпрыска военачальника или даже бога, а не обычного работника конюшни. Наверное, мое поведение как раз и привлекло ее внимание и заставило ее на пару мгновений задержать на мне взгляд, поскольку более ничем я не могу этого объяснить. Я стоял с вилами в руках, в пастушеских лохмотьях, по щиколотку в навозе.

Тем вечером, когда уже смеркалось, мы с Энкидом доложили десятнику, что закончили дневную работу. Он пошел посмотреть. Когда он заметил свежий навоз в одном из только что занятых стойл, его лицо вспыхнуло гневом. Потом я понял, что он мог как впадать в гнев, так и успокаиваться по желанию.

– Глянь-ка сюда! Я сказал – вычистить! А тут по-прежнему полно дерьма! – Он замахнулся на Энкида, который ловко отскочил в сторону.

– Мы собираемся завтра уходить, – повинуясь внезапному порыву, сказал я. До того момента я полагал остаться еще на пару дней, чтобы еще подзаработать, но Энкид уже начал настаивать на скорейшем уходе.

Десятник только хрюкнул, глядя на меня исподлобья.

– Так как с нашей платой? – четко спросил я.

– Плата? Плата?! Вы ничего не получите, пока тут не будет чисто, как я сказал с самого начала! А кстати, как насчет жратвы, которую вы слопали? Она тоже денег стоит! А как насчет постели?

– А что – постель? – ошеломленно спросил я.

– Вы нам за это тоже должны.

– Мы? Вам? За это? Мы спали здесь, в стойле со скотом!

– А ты думал даром, что ли? Дошло, болван? Я ничего не хочу слышать о деньгах, пока вы не отработаете свое содержание!

Прежде чем я успел закрыть рот и снова обрел способность соображать, он ушел.

Когда мы остались одни, мой племянник сказал:

– Проклятье, Гер, эти конюшни никогда не будут совершенно чистыми, если в них будут держать животных! А их завтра опять сюда приведут. Из того, что он говорил, я понял, что мы тут всю жизнь можем проторчать, выгребая навоз, и все равно будем ему должны.

Я хмыкнул и кивнул. Я начал понимать истинное положение вещей уже несколько часов назад, но молчал, пока не решил, как лучше изо всего этого выпутаться. На этот раз Энкид с трудом понимал меня.

– Он что, думает, мы – дураки? – кипел он.

– Думаю, да. По крайней мере, он уверен, что мы испугались.

Кроме прочего, мой ценный, пусть и не очень полезный лук вдруг пропал и, конечно же, никто из работников ничего не знал. По крайней мере, они так говорили. Большинство вообще боялись со мной разговаривать. И, казалось, их ничего не волнует, кроме собственной шкуры.

Не в первый раз я пожалел, что во мне не шесть с половиной футов росту и что у меня нет божественно мускулистого тела, что щеки мои не покрыты густой темной бородой и что лоб мой не хмурится грозно. Тогда никто бы не посмел коснуться моего лука.

Когда мы в другой раз увидели десятника, он сказал еще, словно продумал все заранее, чтобы мы и не думали сбежать, пока не вычистим стойла как следует, потому что у хозяина есть пара злых собак, натасканных на поиск беглецов, которые не отработали своего долга. И с мрачной усмешкой, думая, что мы совершенно беспомощны, он пошел было прочь.

– Я хочу вернуть мой лук, – сказал я тихим, решительным голосом, когда он отошел на несколько шагов.

Он почти радостно повернулся ко мне. Оказалось, что слух у него острее, чем я думал, и он явно не считал нас достойными даже обмана.

– Ну, положим, ты его не получишь. И что?

Я стиснул кулаки, но промолчал, не желая вступать в драку.

Когда он ушел, мой племянник в горьком разочаровании посмотрел на меня.

– Почему ты его отпустил? – набросился он на меня.

– Потому. Если я стану драться с одним человеком, то потом придется драться и с другим. А я во время драки могу кое-кому переломать кости… кто-то возьмется за оружие… словом, будет беда. Мне не нравится убивать людей.

Энкид немного помолчал, пытаясь понять мои намерения. Наконец он спросил:

– Геракл, что нам делать?

– Плюнем на плату и пойдем отсюда. Выйдем в полночь, когда все спят. Проживем и так.

– А собаки?

– Если они пойдут по нашему следу, я с ними разберусь. Но я не хочу убивать людей и развязывать войну. – И все же я, даже говоря это другу, не торопился – я не хотел уходить, не дав выхода гневу.

Вскоре после того, как стемнело, мы снова увидели ту самую девушку. Наверное, она родственница хозяина, подумал я. Может, даже жена, хотя уж слишком молода.

На сей раз она пришла к нам. Она направила верблюда прямо к нам с Энкидом и посмотрела на нас так, словно мы представляли проблему, которую долг требовал от нее каким-то образом решить. Прямые темно-каштановые волосы, разделенные прямым пробором, обрамляли ее очаровательное лицо. Вблизи ее зеленые глаза и стройное тело завораживали еще сильнее.

– Меня зовут Геракл, – отважился произнести я, чтобы начать разговор. – А это Энкид, мой племянник.

Девушке наши имена явно были совершенно неинтересны, да и сама она не представилась. Надо признаться, что и нам до этого дела не было.

– Я случайно тут проезжала, – сказала она наконец. Она почти извинялась. Коротко вздохнула, словно приняла решение. – Я слышала дома, как они смеялись над вами.

– Это дом твоего отца?

– Он принадлежит Авгию, моему дяде. Я не люблю его. Он жестокий человек. Как и его управитель, и его рабы-погонщики.

– Я и сам уж понял, – сказал я. А Энкид возмущенно вставил:

– Мы не рабы!

Она посмотрела на него.

– Если вы не хотите ими стать, то советую вам придумать что-нибудь, чтобы выбраться отсюда.

– Он нам должен деньги! – яростно пискнул Энкид. – За три дня! Нет, уже за четыре!

Девушка достала откуда-то маленький кошелек и порылась в нем. Затем зло выругалась.

– У меня с собой больше нет, – она протянула руку, на мягкой ладони которой лежали две монеты хорошего достоинства. – Берите и уходите!

Забирая деньги, я ощутил тепло ее тела.