Анабиоз. Сын зари - Дмитрий Казаков Страница 14

Можно было представить, что за дела проворачивала контора, где трудились такие вот мускулистые «финансисты» с боевым опытом — выбивание долгов, рейдерские захваты…

— …а как вот очнулся, так и понял, что нельзя так жить, — продолжал рассказывать Серега. — Ведь к майору многие пристали оттого, что поверили в него, решили, что спасет.

— Душа того, кто ищет спасения, должна следовать за другой, в которой есть Дух жизни, — сказал Кирилл, вспоминая древнее сочинение безымянного гностика, известное как «Апокриф Иоанна». — Она спасена через него. Ее не бросают в другую плоть…

Он глянул в сторону Сереги, увидел, что тот слушает, приоткрыв рот.

— Ладно, хватит в облаках витать, — проговорил Кирилл. — Не пора ли отсюда выбираться?

— Снаружи патрули ходят, я два видел, — сообщил бывший охранник. — Прошли мимо, следов не отыскали, так что уже и не найдут, но до темноты нам придется здесь посидеть.

Кирилл про себя выругался. До вечера торчать в сырой и холодной дыре, не имея возможности сдвинуться с места? Беспокойство за дочь стало глодать душу с новой силой, в какой уже раз за последние дни захотелось, чтобы все это оказалось жутким сном.

— А что там, ну-у… в том свете, откуда ты пришел? — спросил Серега. — Наши говорили, что еще один такой, только большой, за Щелоковским хутором есть. Так там всякая хрень творится, только внутрь войдешь, как глюки начинают одолевать такие, что до блевоты.

«Развлекаться так развлекаться», — подумал Кирилл. И заговорил:

— Это есть капли Света Вечного, Света Первого, пролитые в наш грешный мир Творцом, не тем, кого почитают в церквах, мечетях и синагогах, а истинным богом, отпрысками которого мы все являемся.

Глаза Сереги стали как донышки стаканов.

— Кому же, это, как бы свечки-то ставят? — спросил он.

— Тому, кто узурпировал власть над миром, — вкрадчиво сказал Кирилл. — Кто велел называть себя Вседержителем, не имея на то права, ложный владыка, отражение Вечного в материи, его завистливое и злое подобие, коего знающие именуют Демиургом. Сострадающий Отец, помнящий о детях своих, попытался разорвать наложенные на них оковы и снизойти в наш мир, но этого не выдержал никто из живущих, наделенных разумом…

— Поэтому все и заснули, да?

— Именно так, — кивнул Кирилл. — Ибо, как сказано в откровении Иоанна, и я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя смерть; и ад следовал за ним, и дана ему власть над четвертою частью земли — умерщвлять мечом и голодом, мором и зверями земными.

Ему стоило большого труда оставаться серьезным, глядя на ошарашенную физиономию бывшего десантника.

— Мечом и зверями земными… — повторил тот. — Ведь и верно, так и есть.

— Те, кто погиб, были истинными грешниками, негодными к раскаянию… — Тут Кирилл запнулся, ему вспомнился их выпускающий редактор, Антон Павлович, добрый и душевный, соседка по дому, воспитавшая после смерти мужа пятерых детей… Они что, «грешники»? Он продолжил: — Оставшиеся же будут разделены на тех, кто достоин света, и тех, кого ждет мрак и скрежет зубовный…

Нет, всё. Пора заканчивать эту шутку, посмеялся и хватит.

— Расслабься, — сказал Кирилл. — Неужели ты веришь тому, что я говорю?

— Конечно. А как же? — Серега изумленно посмотрел на него. — Ведь ты сам сказал: чтобы спастись, надо идти за тобой и тебя слушаться, а иначе тьма и пытки всякие.

Кирилл отвернулся.

Признаться, что это бред, что он знает о произошедшей катастрофе не больше остальных, нельзя — «поклонник» запросто может скрутить бывшего журналиста и сдать его обратно Дериеву, а тот беглеца не помилует. Придется играть роль новоявленного пророка до тех пор, пока они не доберутся до Машеньки, а потом… Потом он что-нибудь придумает.

— Майор-то бесится, я его знаю, — сказал Серега. — Из коммуны еще никто не уходил.

А вот тут хорошо подойдет строка из не признанного церковью «Евангелия от Филиппа».

— Те, кто облекся светом, их не видят силы и не могут схватить их. Но облекутся светом в тайне, в соединении, — проговорил Кирилл, сам удивляясь, насколько хорошо огрызки древних текстов засели в памяти — четыре года прошло, а он может цитировать их не хуже, чем средневековый монах Библию.

Ему было стыдно: грех использовать чужую наивность, чужую веру. Но иного выхода он не видел.

— Ага, точно, — заулыбался Серега. — Я так и подумал, когда они ночью мазали.

Этот парень, в жизни мало что видевший, кроме войны, и даже на гражданке продолжавший воевать, был неколебим, точно скала, и если уж что-то попадало в его большую голову, то выбить это оттуда мог разве что метеорит. Зато чужие сложные мысли преломлялись там странным образом и делались своими, простыми и понятными.

До вечера они просидели в подъезде.

Дважды мимо проходили патрули, и оба раза Серега обнаруживал их, не выглядывая в окно. Он прикладывал палец к губам, и тогда они сидели тихо, а Кирилл даже старался дышать пореже — вдруг у врага есть такие же чуткие парни с большими ушами?

Когда начало темнеть, доели остатки консервов.

— Всё. — Серега заглянул в опустевшую банку, и на лице его отразилось сожаление. — Теперь только то, что поймаем… Пока еще до Автозавода доберемся. Ну что, готов?

Кирилл поднялся, поморщился от боли в боку, и они двинулись вниз, к двери подъезда. Та открылась, чуть слышно скрипнув, и бывший десантник несколько минут постоял. Вглядываясь и вслушиваясь.

Шелестели листья под свежим северным ветром, покачивались деревья, по небу ползли облака, предвещая новый дождь.

— Тут тихо, — сказал Серега. — Давай к Ванеева, но осторожно.

Они обогнули угол дома, в котором прятались. Стали видны закрывающие улицу гаражи и за ними — серые пятиэтажки в окружении деревьев, район, где безраздельно властвовал Дериев.

Кирилл не понял, что произошло — огромная ладонь хлопнула его по затылку, и он уткнулся носом в землю. Серега бесшумно шлепнулся рядом, выставил перед собой автомат и снял с предохранителя.

Донесся смех, чей-то голос, и из-за гаража выступили двое мужчин в камуфляже.

— …она ему и говорит — ну и хрень! — закончил один из них фразу, и оба заржали.

Кирилл прижался к земле плотнее, мечтая стать крохотным, словно муравей, чтобы его точно не увидели. Вновь заболел бок — то место, куда угодила пуля. Накатило головокружение, такое сильное, что он на миг потерялся, забыл, где находится, и что происходит.

Едва очухался, из памяти всплыла картинка из далекого прошлого: он в большой комнате, около стены с висящим на ней ковром, сидит в кресле, а вокруг расположились люди, мужчины, женщины и дети, и все они его слушают…

Когда же это было? И было ли вообще?

Патрульные, чьи фигуры смутно вырисовывались в полумраке, прошли мимо, и даже голов в их сторону не повернули. Но Серега остался лежать и тогда, когда голоса стихли вдалеке, а поймав вопросительный и нетерпеливый взгляд спутника, пояснил шепотом: