Игрушки для императоров. Иллюзия выбора - Сергей Кусков Страница 14

– Я? – Катарина плотоядно усмехнулась. – Пожалею? Ты уверен?

– Да! Ты! Даже на такую, как ты, есть управа! Быстро отпусти, иначе…

– Иначе что?

Пауза.

– Иначе худо будет.

Комиссар говорил серьезно, абсолютно уверенный в своих словах и правоте. И в той силе, на которую рассчитывал, пытаясь угрожать. Но Катарина его чаяний не разделяла.

Рывок и толчок. Вновь вой комиссара, лоб которого с гулким «бумом» въехал в столешницу.

– А «худо» – это как?

– Ах ты ж… – Далее следовали непереводимые фольклорные обороты.

Катарина довольно усмехнулась и, словно играя с ребенком, потрепала комиссара по головке.

– Мальчик, ты кое-чего не понял. Ты играл с огнем, но заигрался. Забыл, кто есть кто в этой жизни и свое в ней место. Оно ведь есть у тебя, место, несмотря на покровительство неких сильных мира сего, не так ли?

Ответом стало неразборчивое мычание.

Она наклонилась и зажала локтем его горло, нежно так приобняв. Раздался резкий щелчок, звук «тр-р-р», и из ее запястий в стороны вылетели тоненькие полукруглые почти прозрачные пластины, которые наслаивались одна на другую, образуя нечто вроде веера. Благодаря сверхмалой толщине каждой пластины, всего несколько молекул, общая толщина веера сравнима с шерстяной нитью, а значит, легко умещается внутри тела. «Бабочки».

Я читал о них. Главное в «бабочках» не толщина, а кибертехнологии, вживление управляющего контура непосредственно в нервную систему. Как происходит их активация и дезактивация, не знаю, но операция по установке сложная и ответственная. Слышал только, что управлять ими достаточно трудно, делается это непосредственным сигналом нервной системы, как поворот руки или ноги.

Одно ловкое, но аккуратное движение, и горло комиссара обагрилось кровью, хлынувшей ручьем на столешницу, заодно заливая рукав моей старой знакомой. В глазах ее плескалось удовлетворение и чувство глубокого превосходства, она держала «бабочки» перед глазами бледного как смерть комиссара, заставляя дергаться в конвульсиях.

– Ты прав, малыш, ты не обязан исполнять то, что написано в этих документах. Без прямого приказа начальства не обязан. Это называется бюрократия, твое поле битвы, и ты на нем выиграл. Но не учел, что мы не играем по правилам. Я могу убить тебя в любой момент, просто так, потому что мне этого хочется. И мне ничего за это не будет. Не веришь?

Комиссар захрипел и дернулся, но вновь был прижат к столу.

– Я скажу, что ты напал на меня первый, а этот юноша, как единственный свидетель, мою версию подтвердит. И максимум, что сделает Лея, вернувшись, – погрозит пальцем. Ты ведь подтвердишь эту версию? – обратилась она ко мне.

Мне было дурно от вида крови, но я держался. И четко кивнул в ответ:

– Разумеется!

– Да не дергайся ты!

Она несильно ударила комиссара в спину, после чего подалась назад и отпустила.

– Ты все понял?

Тот сполз на колени и прижал к горлу ладони, одновременно зажимая подбородок, пытаясь как-то уменьшить горячий красный поток.

– Вы еще пожалеете! Оба пожалеете!

С показной ленцой Катарина обошла стол, села на место и вытянула ноги.

– Ничего-то ты не понял! Ну да ладно, дело твое. Рана не глубокая, и вообще не рана, ни одной жизненно важной артерии не задето. Сейчас кровь свернется и… Все. Это так, о текущем.

Ленивый вздох.

– Теперь к главному. Я забираю мальчишку. Любые ваши помехи буду расценивать как агрессию и реагировать адекватно. Поясню, если с той стороны шлюза меня встретят во всеоружии, это будет означать, что на тот свет, кроме тебя, отправится еще несколько человек. Оставшихся же, кого не успею, добьют мои подруги, и поверь, эти ребята будут искренне сожалеть, что не погибли от моей руки.

Молчание.

– Это всё, пошел вон! – Она пнула его ногой. – Да, документы не забудь.

Я сидел с отвисшей челюстью минуты две. Она вновь активировала планшетку с моим досье, тактично ожидая, когда я выйду из ступора. Когда это удалось, бросила:

– Что, на твой взгляд, не так?

– Ты вся в крови, – только и смог сформулировать я.

Небрежное пожатие плеч.

– Переживу. Главное – результат. А он есть. Наш мальчик наложил в штаны.

– Но на выходе люди! Вооруженные люди!

– И что?

Интересный вопрос. Действительно, и что? Что они ей сделают?

– Но это гвардия! Не какие-то бандиты!

– Шимановский, ты ничего не понял? – Она оторвалась от своего занятия и усмехнулась мне в лицо. – Все, что я сказала, на самом деле так. Я убью этого сукина сына, как и любого, кто посмеет заступить мне дорогу. И мне ничего за это не будет. Это знают и он, и его подельники. И насколько бы продажны они ни были, насколько ни преданы своему хозяину, дорогу мне никто не заступит.

– Потому что своя жизнь дороже любых денег хефе, – закончил я за нее. – А раз за тебя придут мстить, то они покойники в любом случае, вне зависимости от того, убьют тебя или нет.

Она довольно оскалилась, дескать, молодец, затем бросила капсулу и поднялась.

– Все верно. Ну, ты как, готов?

Я тоже поднялся, мои коленки отбивали чечетку.

– А если найдется хоть один идейный? Если заступит? И покажет этим нездоровый пример остальным? Геройство – заразная штука!

– Как ты думаешь, почему я в форме? – вместо ответа, глубокомысленно вопросила она.

Я не нашел что сказать.

В руке Катарины появился игольник, маломощный ручной игломет, но большего в помещении и не требовалось.

– А это на всякий случай. Именно на такой, о котором ты сказал. Ну как, готов?

Я несмело кивнул.

Она нажала на сенсор управления шлюзом, гермозатвор плавно поехал вверх.

– Пошли.

Нас ожидало шесть человек с оружием, правда огнестрельным, и без доспехов. Судя по лицам, никто не спешил лезть на рожон. Гвардейцы испугались, не каждый день к ним в гости заглядывает кровожадный ангел семьи Веласкес, не знали, как реагировать.

– Проблемы, мальчики? – усмехнулась им в лицо Катарина, показно убирая игольник за пояс. – Что-то не так?

Один из них, самый здоровый, перекрывающий спиной выход из помещения, опустил пистолет и посторонился.

– Никак нет, сеньора.

Остальные последовали его примеру, опуская оружие. Внутри у них клокотала природная, заложенная в гены любого представителя любой силовой службы планеты ненависть к «этим чертовым шлюхам, которым слишком много позволяют», но дальше клокотания не пошло.