Слотеры. Бог плоти - Виталий Обедин Страница 14

Сходство только усиливали скрюченные пальцы, которые венчали не изящно отточенные и покрытые заморскими красками ноготки, но опасно изогнутые серпы лаково-черных когтей, даже на вид твердых, как сталь, и бритвенно-острых. С них срывались и падали на пол тягучие и тяжелые капли крови.

Вот она, оборотная сторона красоты – истинная натура суккубы, демоницы похоти и разврата.

– Я знаю тебя! – повторила бесовка.

Низкий грудной голос звучал так, что находил отклик не в ушах, а гораздо ниже.

– Aue. Но это ничего не меняет, красавица!

Не переставая целить в нее из пистолета, я наконец нащупал пальцами некий предмет в кармашке пояса. По кисти мгновенно распространился мерзкий зуд, вызванный его магической аурой.

Смуглянка истолковала мое движение на свой лад.

– Нет! – порывисто выкрикнула она, сильнее вжимаясь спиной в стену. – Нет! Только не браслет снова! Если ты убийца, то делай свое дело! Стреляй!

О каком браслете идет речь – понятно.

Для укрощения нежити и нечисти в Уре, да и во многих других городах, используют ошейники, или браслеты контроля, – эдакие серебряные безделушки на вид, на самом деле представляющие собой сложнейшие магические конструкты, украшенные рунической резьбой, способной подавить темные наклонности адских и немертвых созданий и принудить их служить людям.

Эти смертные – те еще затейники. Им дай волю, они спящих Герцогов ада растормошат, нацепят по ошейнику на каждого и принудят выполнять какую-нибудь тяжелую работу…

Чтобы суккуба трахалась направо и налево, проливая на голову Мамаши золотой дождь, без такого браслета было не обойтись, иначе первый же клиент остался бы очень неудовлетворенным. И, боюсь, это неудовольствие продлилось бы до конца его внезапно укоротившейся жизни. Экзотика экзотикой, но с оторванной головой и откушенными причиндалами получать удовольствие – затруднительное дело.

– Я не хочу убивать тебя, поэтому…

Она не стала слушать.

Темные глаза беглянки потемнели еще больше. Это не преувеличение – из черных они превратились… гм… в черные-черные. Совсем. Абсолютно. Зрачки точно растеклись по всей радужке, превратив глаза в два куска полированного антрацита. Гримаса ненависти искривила-изломала каждую черточку лица так, что вся прелесть и красота разом покинули его. Заострившиеся клыки зловеще раздвинули пухлые губы.

Адово происхождение явило себя во всей красе.

– Нет! – рванулся горлом ее крик. – Никогда больше!

Я ждал, что она прыгнет, но такого проворства заподозрить не мог.

Суккуба не бросилась вперед, она просто слилась в размазанное пятно. Все произошло так внезапно, что я едва успел нажать на курок, да и успел-то слишком поздно. Пистолет глухо рявкнул за плечом бесовки в тот миг, когда она уже птицей вспорхнула мне на грудь и хлестнула по лицу, норовя выдрать глаза. Инстинктивно вскинув руку, я уберегся от страшных порезов, но острые когти раскроили кожаный рукав колета, словно он был из бумаги; многострадальная шкура Сета Слотера тоже свое получила – ленточки кожи, снятой с предплечья, кровавым трофеем повисли на их кончиках.

К счастью, суккуба оказалась легкой – не намного тяжелее настоящей женщины того же роста и комплекции. Мне не составило труда стряхнуть ее на пол. В полете чертовка извернулась, подобно гигантской кошке, и, едва припав на полусогнутые конечности, была готова атаковать заново. Снизу вверх: в пах! в живот! в горло!

Не скрою, с женщинами я бываю неловок, но уж точно не в этот раз – прежде чем суккуба успела перейти от намерения атаковать к действию, я, не церемонясь, саданул ей рукоятью пистолета за ухом. Оглушенную тварь аж развернуло на месте. Закрепляя успех, я коротко размахнулся и влепил хороший такой пинок тяжелым, как булыжник, ботинком точно под ее притягательно округлый и аккуратный задок, о котором наверняка ходило немало слухов в народе. Ну, в той его части, что носила штаны и не считала слишком зазорным или слишком разорительным посещать заведения вроде борделя Мамаши Ло.

Пинок вышел на славу. Бесовку приподняло в воздух и шарахнуло о стену.

Любая женщина после таких ударов свалилась бы на пол, точно куль, набитый тряпьем, но мою беглянку лепили из другого теста. Упав, суккуба, уже теряя сознание, все же исхитрилась оттолкнуться руками и ногами от пола и сделать рывок в сторону лестницы. Но здесь силы ее оставили, и работница Мамаши Ло, оступившись, кубарем покатилась вниз, в кровь расшибая прекрасное тело о ступеньки, покрытые тонким ковром, вытертым бесчисленным множеством ног. На атласной коже запестрели жуткие синяки.

Гигантскими прыжками, перелетая через полдюжины ступенек зараз, я последовал за ней, на ходу меняя пистолет на заряженный.

Перекувыркнувшись несколько раз, суккуба тяжело свалилась у подножия лестницы и, содрогаясь от боли, осталась лежать бесформенной массой, прикрытой красиво разметавшимися иссиня-черными локонами.

Кровь и пепел…

Крайне неудачно она приземлилась.

И это вовсе не потому, что на голову, чудом не свернув шею… Вопрос удачи определяло не то, как упала, а где.

Аккурат у до блеска начищенных сапог, которые принадлежали человеку в темно-синем форменном мундире и малиновом плаще, перехваченном на груди серебряной фибулой. Последняя изображала необычный меч – с клинками по обе стороны рукояти. За спину обладателю начищенных сапог я с лестницы заглянуть не мог, однако и без того знал, что на плаще выткано изображение такого же двулезвийного меча, на одном из клинков которого значится слово «Кара», а на другом – «Оберег».

«Карать и беречь» – девиз Псов правосудия.

Простых стражников наущенные мной «мальчики» Мамаши Ло, может, и задержали бы, но Пес оказался им не по зубам. Черт! Что ж за утро такое неудачное?

– Кажется, я могу вас поздравить с еще одним подвигом во славу закона, лорд Слотер, – подчеркнуто вежливо произнес старший офицер городской стражи и демонстративно опустил тяжелую шпагу, которую держал в руке.

«Ага, – кисло подумал я. – Так уж и во славу…»

Похоже, Мамаше даже с моей помощью не выпутаться из этой истории. Точнее, сама-то она, может, и выкрутится: у Лоры свой талант: она как кошка – всегда приземляется на четыре лапы, а если и на спину, то в нужную постель, – но вот ее заведению точно придет конец.

Жаль.

Город утратит одну из своих несомненных достопримечательностей.

– Вообще-то я надеялся по окончании этой истории слупить с Магистрата деньжат! – криво ухмыльнувшись, заявил я.

Суккуба под ногами у Пса правосудия – нежные переливы оливковой кожи, выглядывающей из-под спутанного шелка волос, – издала слабый стон и завозилась, силясь подняться. Мы с офицером обменялись напряженными взглядами и не тронулись с места. Надо было что-то делать, пока она не очухается, но взаимное присутствие сдерживало.