Горе мертвого короля - Жан-Клод Мурлева Страница 14

И не вернулся… и на другой день тоже… никогда… потом-то только и говорили, что про Ивана, оно и понятно, королевский сын… да и любили его все… из него бы вышел добрый король, разумный, скромный, как его отец… понятно, его оплакивали… я же первая… но мой-то Арпиус, получилось, вроде не в счет… чего там, слуга… так и говорили: «Иван и его слуга»… как будто у него уж и имени не было… вот тут мне стало невтерпеж… главное дело, не верила я ни в какого медведя… ни на секунду не поверила… двуногие это были медведи, вот что… а кто их послал, всякий знает…

— Нанна, — прервал ее Кетиль, — это так и не было доказано.

— Да неужто? А почему тогда король его изгнал, Герольфа этого? И доказывать не стал… убирайся, говорит, отсюда, а тот и убрался… на воре шапка горит… разве бы он так сразу и уехал, кабы был ни при чем?

Члены Совета невольно усмехнулись. Нанна по-простецки высказала то, в чем они все давно были убеждены.

— В общем, тяжело мне было… и через несколько дней после того несчастья пошла я к Унн, Ивановой жене… сама знаю, мы не ровня, куда там, но горе-то у нас одно… она меня хорошо приняла… как родную… взялись за руки, заплакали… не в обнимку, конечно, ведь кто я и кто она… она сказала, что ее муж моего очень любил, а я ей — что мой муж тоже ейного очень любил, и плачем-то обои разливаемся… а потом она мне сказала под великим секретом… уж не знаю, почему мне… хотя нет, знаю… потому что я тоже женщина… и одно у нас горе, и я в тот момент оказалась рядом… а ей надо было кому-то сказать… в общем, сказала она мне, что ждет ребенка…

Молчание, и без того царившее в зале Совета, стало каменным. Все ошеломленно уставились на крестьянку. Лицо Бьорна из бледного сделалось мертвенным. Он стиснул голову руками и сидел неподвижно.

— …она еще никому не говорила… я была первой и единственной… насчет медведей она думала то же, что и я… медведи были тут замешаны не больше, чем жирафы или гиппопотамы… убийство это было, и с рук сошло, все шито-крыто… Герольф себе дорогу расчищал… он на все пошел бы за-ради короны… и ребенка бы убить не посовестился… я сказала Унн, чтоб лучше молчала про то, что ждет ребенка… пока с виду не заметно, пусть никто не знает… а уж когда живот большой станет — тогда к королю под защиту, у него стража… она сказала, да, так и надо будет сделать… на том и разошлись… я рада была, что она так разумно решила… а сама-то и проболталась… да… я ее и выдала…

Голос у нее сорвался, она разрыдалась. Вытащила из кармана платок и уткнулась в него, утирая слезы.

— Кому ты проговорилась? — спросила одна из женщин. — Я ни от кого никогда не слыхала, что Унн ждала ребенка.

— Кому проговорилась, тому не резон было другим пересказывать, мадам.

— Это был Герольф?

— Да… — простонала Нанна, — Герольф… тот самый, от кого это надо было пуще всего скрывать… по гроб жизни себе не прощу… я это не нарочно… само сорвалось… больно нрав у меня горячий… неделя тогда миновала со смерти моего Арпиуса… нашли в снегу тела, истерзанные, когтями изорванные, и привезли, и все говорили — медведи, медведи… так все и думали… медведи… медведи, как же! А я и наткнись на Герольфа с его шайкой на рыночной площади… курицу шла продавать, а курица-то сестры моей, сестра сама хотела пойти, а муж у ней занемог, в спину ему вступило, ну и вот… а они-то верхами, а я пешком… один на меня пальцем кажет и Герольфу шу-шу-шу на ухо… ясно, сказал ему, кто я есть… минутное дело, да я-то увидала… а он этак на меня глядит с усмешечкой… как я закричу тут: «Убийца!» — а кругом народ, ну, я и опять ему: «Убийца!» — а он только усмехается… болтай, мол, не больно напугала… тут-то я и ляпнула, подумать не успев… уж так-то захотелось согнать эту ухмылку с его подлой хари, извините за выражение… показала пальцем на дворец да и крикнула: «Рано обрадовался! Ты пока еще не там! На подходе уж тот, кто тебе дорогу-то перекроет!» Его как ошпарило… коня остановил, повернулся ко мне… смотрит, смотрит, понять старается… и понял… опять усмехнулся, да теперь в другом смысле — спасибо, мол, за ценные сведения… мне бы помереть тогда… язык бы себе откусить… «Нет! — ору. — Нет!» Но ори не ори, ему каждое мое «нет» — лишнее «да»… как я со стыда не сгорела… курицу прямо там на рынке бросила и бегом к Унн…

Голос у нее опять сорвался.

— Принести ей воды, — бросил Кетиль в сторону стражника, стоящего у дверей. — И кресло…

Стражник повиновался, и через несколько минут, усевшись, хотя по-прежнему на некотором расстоянии от стола Совета, Нанна продолжила свой рассказ:

— Я ей во всем призналась… уж натворила дел, так надо отвечать… она не осердилась… простила меня… Нанна, говорит, это они — чудовища, а вы-то что ж… вот тут я поняла, что такое настоящая знатная дама, и зарок дала помогать ей чем могу… мы решили бежать… у меня была старуха тетка, жила одна-одинешенька в своем домишке на взморье… я и сказала Унн — спрячемся там, это даже не край света, а за край света, а тетка моя из ума выжила, ничего не соображает, никому ничего не скажет, и вы спокойненько родите своего ребеночка, никто вас не побеспокоит, а я за вами ходить буду, рыбки вам сготовлю… а Унн говорит, хорошо, и не надо мне, чтобы мой сын был королем, хочу только, чтоб он рос, играл, стал мужчиной, хочу, чтоб он жил… и на другой день уехали вдвоем в санях… вы помните, какая она была красавица… тоненькая такая, беленькая… со мной рядом — прямо тебе Красавица и Чудовище… она переоделась крестьянкой, а мне и переодеваться ни к чему, я такая и есть… тетка нас пустила и не спросила ничего… полоумная, я уж вам говорила… день-деньской вяжет да распускает одну и ту же фуфайку да песни моряцкие поет, что с нее возьмешь… так мы лето прожили и осень, а зимой у Унн начались схватки… я туда-сюда, никогда ведь роды не принимала… не так чего-то пошло… она много крови потеряла… я помогаю, как могу, а внизу старуха полоумная распевает «Выбирай, ребята, якорь»… ну и ночь, ох, что за ночь… а Унн бледная, прямо белая вся, насквозь светится… ох, простите, дамы-господа…