Витязь. Содружество невозможных - Наталия Нестерова Страница 13

Ирма открыла бардачок — оттуда посыпались разномастные очки; выбрала одни, нацепила и плавно тронула машину с места, все еще усмехаясь.

Пока они мягко ехали по окраинам, выбираясь в центр, витязь присматривался к людям на улицах. К самим улицам, к многооконным зданиям, похожим на испещренные насекомыми пни. И когда Ирма затормозила на небольшой стоянке около сплошь забранного темным стеклом ультрасовременного фасада, сам открыл бардачок, взял себе очки, надел.

Имидж получился еще более впечатляющим.

— О-хо-хо, — сказала Ирма, — какое счастье, что меня тут знают. Иначе бы не пустили, без шансов.

Следующие три часа превратились в сплошной кошмар.

Тайтингиль, безропотно надевший все, что ему принесли Макс с Алинкой, видно, действовал по присловью — «на войне как на войне». Теперь же он, понимая, что с новой одеждой ему жить придется достаточно долго, привередничал.

Ему не нравились логотипы, вышивки, пуговицы, цвета. Он нюхал ткань, разве что не пробовал ее на зуб; трикотаж «Лакост», на который ставила Ирма по причине качества и ассортимента, был забракован из-за крокодила — дракона! Прочие марки осуждались по схожим причинам.

Продавщицы плясали вокруг, как подскипидаренные; явился управляющий бутика, затем соседнего и потом еще одного. Все брюки и джинсы оказывались коротковаты, но Тайтингиль послушно примерял все новые и новые модели, сцепив зубы, с типичным мужским выражением лица.

На. Войне. Как. На. Войне.

Послали в соседние магазины; принесли еще рубашек, еще джинсов и брюк, курток. Бесчисленное количество пар обуви. Через упомянутые три часа выбрано было темное белье, темные неброские носки, серые кроссовки городского типа, три одинаковые серые майки качественного ноунейма, который догадался не выносить никаких надписей на лицевую сторону изделия, и одни джинсы светлой варенки, подошедшие на рост нолдоринца. Ирма подвывала, выкладывая за джинсы невероятную сумму тайтингилевых денег; управляющие трех бутиков, собравшись вокруг витязя, судорожно записывали его параметры и запросы, предвосхищая светлое и прекрасное финансовое будущее, связанное с этим клиентом.

Видя, что архангел еле сдерживается, чтобы не расшвырять их, как кегли, прекратив докучливое ощупывание и обсуждение его статей, Ирма выдернула витязя из круга новообретенных почитателей и за руку выволокла на улицу, удерживая в другой руке яркие глянцевые пакеты.

— А как же вы раньше одевались? Шили на заказ? — донесся вслед последний вопрос.

— Разумеется, — буркнул нолдоринец.

Ирма упала за руль, и глаза ее расширились.

На заказ! Ну конечно!

Еще спустя десять минут Тайтингиль шокировал своим фриковатым имиджем персонал кафе, в котором — Ирма знала — были отдельные кабинетики с диванчиками, а сама Ирма погрузилась в воспоминания, ковыряясь в чизкейке ложечкой.

— Если ты — Абрам Израилович, ты обязан первоклассно шить, — говорила бабушка, ведя маленькую Ирму по улицам огромной Москвы.

— Почему?

— Ах, не спрашивай. Просто обязан, и все. А если ты дама второй молодости, как я, — бабушка кокетливо скосилась, — то ты обязана одеваться только у Абрама Израиловича.

— Почему?

— Ах, не спрашивай! Мне нужно чудо, чтобы со спины ко мне обращались «девушка» еще лет двадцать, — выговорила бабушка.

— Зачем?

— В общем так, Ирмочка. Ты молчишь и заводишь полезные знакомства, а Абрам, ах, измеряет твою бабушку в отдельном кабинете, — строго сказала бабушка. — Абрам Израилович волшебник, и сын у него таким же будет. Если тебя зовут Лев Абрамович Беспрозванный, ты обязан быть первоклассным портным…

Беспрозванные, скупившие три или четыре квартиры старого дома с парадным на Красных Воротах на первом этаже, были известны по всему миру. Их одежда и правда обладала колдовской силой — скромная ручная вышивка, затейливый вензелек на уголке рукава или полы автоматически обозначал, что ты в состоянии заплатить за гардероб стоимостью автомобиля и при этом выглядишь как лорд, даже не убиваясь в спортзале. Платья и костюмы выпрямляли осанку, убирали животы, возраст, садились второй кожей — и при этом Беспрозванные сроду не выходили на подиум со своими вещами. «Как шить на этих девочек, как, — сокрушался Абрам Израилович, — у них же ничегошеньки нет, кроме дезодоранта под мышками, я не смогу, не смогу…»

Очередь на пошив стояла до полугода; все делалось там же, в соединенных воедино квартирах первого этажа на Красных Воротах. Столы, мастерицы, ножницы, ткани валом, рулоны и вешалки; покосившиеся комодики пуговиц и ниток, манекены и утюги. Маленькая Ирма толка в этом не понимала, но Лев Абрамович, который тогда считался юным и неразумным, сорокалетним всего, сшил ей пару костюмов, которые она не оценила, и платье на выпускной бал, которое привело к скоропостижному браку с физруком.

Эта квартира никогда не знавала урагана евроремонтов, никогда не обвешивалась вывесками — наследник традиций Малой Арнаутской по старой памяти прятался не только от закона, но и от любых лишних и нежелательных глаз и граждан. Абрам Израилович поразил тогда Ирму — невысокий, с крупным носом, пучками разнородной растительности на лице, толстенький, с пальцами-сосисками, непонятно как управляющимися с тончайшими иглами и шелковыми нитками, он привлек, обнял, облобызал бабушку так, словно имел на это полнейшее право, и увел в упоминавшийся кабинет, плотно притворив за собой дверь. Измерения всегда длились долго, и мешать было нельзя — при любом вопросе или стуке Абрам Израилович ругался, не открывая, — так, что краснели даже стены.

Лев Абрамович выглядел очень похожим на отца — та же приземистая фигура, те же сивые уже в сорок лет, разросшиеся брови, тот же крупный нос. Глаза его всегда сияли, и Ирма, уже делаясь девушкой, недоумевала, отчего настолько страшный коротышка способен шить такие умопомрачительные вещи и отчего к нему так липнут женщины.