Царская невеста - Валерий Елманов Страница 13

Воротынский потом сказал, что, будь он на моем месте, бой закончился бы гораздо раньше, потому как защищаться Осип почти не умел. Но Михайла Иванович мастер, а я – увы. Тем не менее убить его я уже мог, вот только убивать мне не хотелось. Пускай это не отец Машеньки, а всего-навсего троюродный брат, но, как ни крути, один черт – родич.

Опять же и Молоди стояли в моей памяти. Ну дико это будет, если один из героев тех победных дней, а следовательно, один из спасителей Руси, вышедший целехоньким из жарких схваток, спустя месяц с небольшим лишится жизни. Да еще как погибнет – при скопище народу, вон их сколько за веревками глазеют, в присутствии царя, в Москве, которую он так горячо защищал. И от чьей руки – тоже забывать нельзя. Крымчаки не убили, так иноземец-фрязин им помог, постарался добить. То есть получалось, что я сейчас выступаю чуть ли не на татарской стороне, а это и вовсе ни в какие ворота.

Оставался только один приемлемый вариант – вымотать его до предела, а затем, улучив момент, ранить, и по возможности легко, а еще лучше просто оглушить, чтобы он свалился и больше не рыпался. Может, хоть тогда поймет – мог я его убить, но не стал. Но последнее в идеале.

Пришлось сменить тактику поведения. Начал я с презрительных усмешек. Самый лучший ответ. И выразительно, и не надо ничего говорить, сбивая дыхание. Потом, почуяв, что напор ослаб, я даже позволил себе ободрить его словесно, иронично нахваливая очередной удар или позволяя себе легкое поучение, мол, у нас, в Италии, бьют не так. Когда твой лютый враг во время поединка начинает высокомерное назидание, это бесит посильнее откровенных оскорблений.

Ага, дыхание стало тяжелым, как у загнанной лошади, да и пот лился с моего противника чуть ли не ручьем. Кажется, пора осуществлять задуманное. Вот только как это сделать? Звездануть сверху? А если шлем-шишак не выдержит удара? Выглядит он на Осипе красиво, вот только еще бы и качество узнать – вдруг не стальной.

Лупить по другим частям тела? Тоже риск, да и шансов, что промахнешься, куда как больше. К примеру, стану метить по наручам, благо что кольчуга без рукавов, а попаду повыше да отрублю руку. Попытался ударить по ногам, и точно – острие скользнуло ниже наколенника и пришлось по подъему левой ноги. Ну и ладно, авось не охромеет, а когда ослабнет – оглушить проблем не составит.

Развязка наступила неожиданно для нас обоих. Киношные режиссеры единогласно забраковали бы у сценариста этот кусок, но жизнь гораздо грубее и в то же время непредсказуема. Пожухлая трава под лучами робкого неласкового солнышка не успела высохнуть после легкого ночного дождичка и оставалась мокрой. Вот на ней-то Осип и поскользнулся, да еще в самый неподходящий момент, когда мой бердыш уже летел, опускаясь ему на голову. К тому же, пытаясь не упасть и сохранить равновесие, мой противник как-то неестественно изогнулся, кольчужная сетка шлема, спускавшаяся почти до плеч, откинулась вбок, и Осип сам подставил под летящий топор единственный незащищенный кусочек шеи с ключицей. В нее-то с хрустом и вошло острие моего бердыша.

Я ничего не успел сделать – ни изменить направление удара, ни развернуть лезвие плашмя. Я даже подбежал к нему с опозданием. Застыв на месте, я попросту обалдел от того, что натворил, а уж потом, шатаясь, словно пьяный, все-таки двинулся к нему.

От вида ручейка крови, бьющей из разрубленной ключицы, меня замутило. Странно. Вроде бы к этому времени на моем счету была не одна, а гораздо больше жертв. Только татей пятеро, а если брать татар, тогда и вовсе десятка три-четыре – стрелял я под Молодями метко, как на тренировках. Казалось бы, давно пора привыкнуть к трупам, тем более меня не мутило и не тошнило даже от первого, кто пал от моей руки. Или это потому, что я не считал убитых за людей?

Как хладнокровно и справедливо выражалась еще «Русская правда» по поводу застигнутого и убитого на месте преступления грабителя – «во пса место». Современный смысл: «Собаке собачья смерть». Те, кто шел на Русь убивать, резать, жечь и насиловать, людьми в подлинном смысле этого слова тоже не были – «во пса место». А тут… я убил человека. Впервые. То, что он хотел убить меня, – не в счет. Главное – я не хотел. Просто так получилось. Судьба.

Я опустился перед ним на колени, приподнял голову, понимая, что сделать ничего не смогу, – с таким кровотечением не выживают, а остановить его бесполезно. Осип открыл глаза и выдохнул еле слышно:

– Свезло тебе, фрязин. А мне нет.

Господи, если б кто знал, как он ошибался и как дико не свезло нам обоим!

– Лекаря!!! – заорал я истошно. – Лекаря скорее сюда!

Глаза мои застил какой-то туман, но я упорно моргал, смахивая пелену, и с надеждой таращился на оказавшегося подле умирающего суетливого толстячка, почему-то показавшегося мне знакомым, который проворно захлопотал над неподвижным телом Осипа. Действовал он, останавливая кровотечение, расторопно и уверенно, вселив в меня искорку надежды. Я хотел было ему помочь, но мне не дали, чуть ли не силой потащив к Иоанну.

Дальнейшее помнилось как сквозь сон…

Какие-то люди, угодливо улыбавшиеся мне, заботливо вели, помогая передвигать негнущиеся вялые ноги, к царскому помосту. Недалеко от меня смутно, скорее не виделось, а угадывалось озабоченно-хмурое лицо князя Воротынского. А прямо передо мной, точно ангел Страшного суда, красным всадником Апокалипсиса, зачем-то соскочившего со своего огненно-рыжего коня, высилась зловещая фигура в багровом одеянии.

Царь.

В ушах будто вата, через которую доносились глухие и тягучие слова Иоанна:

– Князь, мы все зрели, яко господь помог тебе одолеть своего ворога…

«Бог не помогает убивать», – хотел сказать я, но промолчал.

– …Всевышний показал твою правоту…

«Но зачем он показал ее через кровь?» – хотел спросить я и вновь промолчал.

– …божий суд очистил тебя…

Я не выдержал и оглядел себя. Вначале штаны, мокрые от крови Осипа, потом свои руки, которые со стороны смотрелись словно в перчатках, плотно обтягивающих ладони до самого запястья.

Красивых.

Новеньких.

Алого цвета.

И правда очистился.

Весь в этих очистках.

Осталось еще вытереть руками лицо, чтобы уж до конца ощутить свою небесную чистоту.

– …головой тебе выдаю обидчика…

Я перевел взгляд на опустившего голову Андрея Тимофеевича, стоящего в нескольких шагах от меня.

Что мне с ним делать – с человеком, сделавшим меня убийцей? Или у Осипа есть шансы?

Ох не зря самой ходовой рифмой для слова «любовь» считалось слово «кровь». Отчего? Пойди пойми. Но так было, есть и будет. Ныне, присно и во веки веков. Теперь получается, что не избежал этой рифмы и я.

«А может, мне и впрямь повезло? – мелькнуло в голове утешительное. – Гораздо хуже, когда вначале «любовь», а потом…»

И я жалко улыбнулся Иоанну. Тот недовольно нахмурил брови – очевидно, я сделал что-то не то. Но мне в тот момент было не до этикета.