Охота на льва - Лариса Петровичева Страница 13

Потом мать умерла, а в войне наступил долгожданный перелом, и амьенские войска наконец-то отбросили от истерзанной столицы. Эмму отправили в детский дом, где было ненамного лучше, чем в каморке на окраине, – но там хотя бы кормили дважды в день. Серые одинокие дни тянулись друг за другом, складываясь в недели и месяцы; ни с кем из воспитанников приюта Эмма не сходилась, ее дразнили барыней и пару раз отлупили в темном вечернем коридоре. А потом в приют пришел высокий офицер со страшным пустым взглядом и бугристым уродливым шрамом через всю щеку – увидев Эмму, он схватил ее на руки и заплакал. От страха Эмма сперва лишилась дара речи, а потом поняла, что это отец, что он вернулся, что война кончилась: а поняв, разревелась так, как не плакала все эти годы.

Полковник Хурвин с дочерью обосновался в своем старом доме и продолжил работу в Генеральном штабе. Эмма пошла на Высшие курсы, а затем устроилась корреспондентом официальных новостей в «Столичном вестнике». Работа ей нравилась, хотя отец и ворчал, что благородным девицам следует выходить замуж и заботиться о семье, а не бегать по столице в клетчатом сюртучке и с блокнотом. Эмма улыбалась, целовала отца в здоровую щеку и говорила, что еще порадует его внуками. В конце концов, на работе она найдет мужа быстрее, чем если будет сидеть дома. Отец только отмахивался. Профессия Эммы была ему не по душе.

Особенно он разозлился после того, как Эмма побывала на открытом выступлении императора в составе пресс-группы и задала его величеству несколько вопросов. Редактор расхвалил ее статью до небес и назначил прибавку к жалованью, домой Эмма неслась как на крыльях, надеясь, что отец порадуется тоже. Этого, однако, не случилось. Отец страшно изменился в лице и сжал кулаки: испуганная Эмма отшатнулась в сторону, и тогда полковник Хурвин произнес яростным свистящим шепотом:

– Никогда не смей больше о нем писать… Пусть тебя прогонят к Змеедушцу в нору, но не смей. Я твой отец… я запрещаю!

– Почему? – пролепетала Эмма. Отец никогда не поднимал на нее руку, но сейчас она чувствовала, что он готов ударить – и ему безразлично, что перед ним Эмма.

– Потому что, – полковник говорил с трудом, словно ему приходилось выдавливать из себя слова, – если бы не он, то не было бы войны. Твоя мать была бы жива! Десять лет жизни, Эмма! Жизни, а не горя!

Он сделал тяжелую паузу и произнес едва ли не жалобно:

– Неужели ты такая дура, что этого не понимаешь?

Эмме не надо было повторять дважды. Она без утайки рассказала обо всем редактору, и тот ее понял – то ли не хотел проблем с полоумным полковником, то ли придерживался такого же мнения о личности его величества. Поэтому сегодня, вместо того чтобы идти на заседание Государственного совета, Эмма сидела в открытом кафе на набережной и неспешно лакомилась сырыми морепродуктами, заманчиво раскрывшими створки раковин. В этот час народу в обычно людном месте было немного: за столиками сидели двое охранцев, возвращавшихся с ночного дежурства и решивших заодно закусить, и немолодой господин в черном, который с профессиональной ловкостью хирурга орудовал ножом, пластая на куски ломоть мяса.

Потом Эмма перестала дышать. Сделала вдох и не смогла выдохнуть – горло словно сжали чьи-то сильные пальцы, не позволяя воздуху проникать в легкие. Отшатнувшись от стола, Эмма рванула воротник платья и издала тонкий жалобный хрип, хватая воздух ртом, словно рыба, выброшенная на берег, и не имея возможности его вдохнуть.

Потом ей стало страшно. Очень страшно.

Потом наступила тьма.

Ей пришел на помощь господин в черном, который ловко перемахнул через столик и тем же самым ножом, которым мгновение назад резал нежную свиную отбивную, полоснул Эмму по шее. Затем он подхватил маленький чайник с соседнего стола и резким ударом разбил его об пол. В руке господина в черном остался только носик, который он осторожно просунул в алый разрез на шее девушки.

Все. Трахеотомия в полевых условиях завершена.

Андрей выпрямился и только теперь заметил, что возле кафе толпятся зеваки и смотрят на него с испугом, оторопью и радостью. Кто-то обводил лицо кругом.

– Мой господин, – у официанта с перепугу дрожали руки. Посуда на подносе нервно звякала, будто собиралась пуститься в пляс. – Что с ней случилось?

Лежащая девушка дышала. Отек спадал.

Она смотрела на Андрея, как на чудо.

– Аллергия на дары моря, – ответил Андрей и махнул рукой в сторону деревянного блюда, на котором извивались многочисленные морские создания. – Не ешьте этих… эту… В общем, все это.

Девушка не сводила с него глаз. Кажется, она узнала его.

Эмму доставили в родительский дом, и полковник Хурвин, убедившись в том, что жизни любимой дочери ничто не угрожает, обратился к Андрею. Сулить золотых гор за исцеление Эммы он не стал и по-военному кратко осведомился: чем именно он может отблагодарить господина лекарника? Андрей неопределенно пожал плечами и ответил:

– Я спасал ее не для награды, господин полковник.

Тонкие губы Хурвина дрогнули в улыбке, словно именно такого ответа он и ожидал.

– Тогда прошу вас отобедать со мной.