Ыттыгыргын - К. Терина Страница 13

В подтверждение Мозес неестественно наклонил голову, демонстрируя вмятину на латунном кожухе, под которым прятался его череп.

– Мы с Августом одного-то, который почернее да позлее, вдвоём приговорили кое-как. Второй смирный оказался, ничего. Сам сдох – видать, на последнем пару был. Я ему руки-то открутил на всякий случай, – Мозес кивнул в угол, где рядом со столом стоял спящий томми с отвинченными манипуляторами. – Ну, думаю: наверху латифундия творится. А началось всё с погружения этого недоношенного. Один в один как я в романе читал – про пиратов мериканских. Куда плывём? К какой рыбе в зубы? В общем, я турбинку-то и приглушил. Хвала эфиру, что хоть кочегары слушают меня, а не голоса в голове. Думал выбираться наверх, осмотреться, что как – да куда ж мне с моими габаритами. В эфир бы нам, а, капитан?

Капитан только покачал головой. Если Кошки делался разговорчивым исключительно под влиянием луораветланского зелья, то Мозес был таким всегда. Кажется, разбуди его – и он тотчас засыплет тебя вопросами, ответами и соображениями.

– Спокойно, Мозес. Наверху Кошки. Вот-вот начнёт продувку балласта.

Мозес сделал скептическое лицо, но ответить не успел, за спиной его раздался шум.

– Август? – заволновался Мозес.

Октавиан Август оставил свой пост и двигался к ремонтному столу. Из груди его со стрёкотом ползла телеграфная лента.

– Вот скажи, капитан, отчего на этом корабле всякая железка имеет своё Мнение? – возмутился Мозес, разворачиваясь навстречу томми. – Что у тебя, Август?

– Стой, Мозес, – тихо сказал Макинтош. Он успел увидеть то, чего не заметил механик. По всему телу Октавиана Августа хаотически путались щупальца чёрного льда, закрывая собой боевую красно-белую раскраску томми. Скользкий ледяной след тянулся от Августа к входному люку. Точно такие же чёрные разводы льда видел Макинтош на томми из лазарета. Чёрный лёд пробрался в механизм томми, и ничего хорошего это не предвещало. Макинтош потянулся за револьвером и вспомнил, что отдал его Айзеку.

– Вот ведь пар тебя свисти, – сказал Мозес, который тоже заметил лёд и от того, кажется, впал в ступор. – Макинтош, дружище, это ж лёд. Это дохрена льда, прямо в машинном отделении!

– Стреляй. Стреляй в глаз, – прошептал Макинтош.

Но Мозес как будто не слышал.

Август был в трёх ярдах, когда Цезарь вышел вперёд, закрывая собой Макинтоша и Мозеса. Сейчас этот поганый лёд переберётся на пса, понял капитан. И тогда Цезарь, верный Цезарь, добрый Цезарь развернётся и молча убьёт своего хозяина. Капитан думал об этом равнодушно, отстранённо, как если бы речь шла не о нём самом и его механическом псе.

Словно услышав эти мысли и желая показать их нелепость, Цезарь без предупреждающего рыка, без подготовки, с места прыгнул почти вертикально вверх, намереваясь вцепиться стальными зубами в незащищённое горло Октавиана Августа.

Но Август не был обыкновенным палубным томми. Слишком много времени потратил Мозес, чтобы соорудить себе идеального помощника – ловкого и быстрого. Предчувствуя исход этой битвы, Макинтош начал движение одновременно с Цезарем.

Он бесцеремонно выхватил «бульдог» из-за пояса у машиниста-механика и выстрелил в тот самый момент, когда огромные железные пальцы Октавиана Августа сомкнулись на шее пса. Звук выстрела смешался со скрежетом сминаемого металла и свистом пара.

Пуля, влетевшая в левый глаз Октавиана Августа, заставила томми замереть мёртвой статуей. Он так и не отпустил Цезаря, из сломанной шеи которого торчал наружу искорёженный позвоночник.

– Это же Август, – сказал Мозес. – Мой Август.

А Макинтош слушал «Бриарей». Пароход, лишившийся собственного хода, сделался игрушкой во власти глубокого подэфирного течения. Кошки и не думал продувать балласт.