Креститель - Александр Прозоров Страница 13

Впрочем, к этому времени слуги с помощью хозяев купеческого дома, где остановился монах, как раз успели выгрузить и распаковать драгоценный груз, а потому в детинец Ираклий направился в сопровождении двух телег, на которых стояли большие сундуки, и десяти юношей из христианской общины.

Великий князь Владимир принял гостя в гулком, как склеп, зале с накиданными на полу персидскими и самаркандскими коврами. Пробивавшийся сквозь слюдяные окошки свет причудливо разбивался на разноцветные пятна, что придавало развешанным на стенах щитам, клинкам и лукам забавные сине-зеленые оттенки. Кое-где, впрочем, на оружие падали красноватые блики, и такая подсветка казалась уже зловещей, кровавой. И неспроста — двери зала охраняли четверо воинов могучего телосложения, одетых в броню и удерживающих копья, вполне пригодные на роль мачты для рыбацкой шаланды средних размеров.

Однако чистый белый свет в зал тоже падал. И падал точно на единственное в зале кресло, в котором и восседал князь: остроносый, с курчавыми русыми волосами и небольшой клинообразной бородкой. Плечи его обнимала мантия из отборных соболей, которую накинули поверх парчовой ризы, расшитой золотом и украшенной самоцветами без счета.

Справа от трона стоял еще один полнотелый воин в броне и с мечом — но это, скорее, был не охранник, а советник, воевода. Слева опирался на посох худосочный старец в нищенском, выцветшем вервии, подбитом, однако, для тепла беличьими шкурками. Волхв. Языческий жрец, что должен провозглашать для правителя волю богов.

— Что привело тебя в наши земли, служитель распятого бога? — вопросил Владимир, и голос его загрохотал под сводами, ударяя по ушам подобно молоту, так что гость даже пригнулся от неожиданности.

— Послал меня к тебе, великий князь, базилевс империи Византийской Василий, — ответил, вежливо поклонившись, Ираклий и неприятно удивился тому, что его глас от сводов отнюдь не отражается, звуча жалобным бормотанием. — Император Василий указал заверить тебя во всяческих своих дружеских чувствах, в желании тебе здоровья, силы и процветания. Он просит передать тебе, что не питает в отношении Руси никаких враждебных чувств и в любой миг готов протянуть руку помощи, буде она понадобится.

Воин, что стоял у трона, молча подошел, принял из рук монаха письмо, вернулся назад и передал его своему господину. Ираклий, кашлянув, продолжил:

— В интересах Византии видеть Русь сильной, богатой и прочной державой, дабы империи не беспокоиться более о северных рубежах, которые в случае хаоса неизменно тревожатся мелкими бандами и дикими племенами. Мысли базилевса повернуты на запад, где Фатимиды египетские вознамерились подступиться к его сирийским провинциям. Василий желает сохранить мир с Русью на долгие годы, готов помогать ей, чем только понадобится, и в знак своей искренности присылает эти дары…

Монах указал на дверь, за которой юноши с сундуками дожидались разрешения войти. Князь кивнул — стража распахнула створки. Помощники внесли сундуки в зал и, как учил их Ираклий, тут же подняли крышки. Перед глазами дикарей заблестели тщательно отполированные серебряные блюда тонкой чеканки, нефритовые кубки, золотые цепи, стеклянные фляги, тончайший фарфор из далекой страны шелковых тканей.

К разочарованию монаха, язычник не вскочил, не побежал рассматривать красивые игрушки, а всего лишь милостиво кивнул:

— Передай базилевсу мою благодарность, слуга распятого бога. Когда станешь отправляться назад, приди в детинец. Я отдарюсь с честью.

— Император Василий, желая укрепить дружбу Византии с Русью, указал мне остаться здесь, дабы в любой момент я мог ответить на любой вопрос, рассеять любые сомнения в желаниях и деяниях его, — чуть отступив, опять поклонился монах. — Он желает Руси добра и благополучия и поручил мне привести любые доказательства своей искренности ныне или в будущем, коли они понадобятся. Словом или делом в пределах возможности своей, либо немедля отписать императору, дабы он предоставил доказательства своей дружбы и искренности. Письма мои велено доставлять ему без задержек, сразу по прибытии.

— Гладко сказываешь, гость дорогой, — задумчиво ответил князь. — Для посольства ты один маловат будешь, однако же и вреда причинить не сможешь али лишнего чего углядеть. От быстрого же сношения с Византией и впрямь токмо пользу вижу… Что просишь от меня для надлежащего исполнения воли своего правителя?

— Дозволь мне, великий князь, о душе своей озаботиться, — положил гость руку на грудь. — Для вознесения молитв прошу разрешения построить часовню христианскую в спокойном месте близ города…

— Вот они чего хотят! — мгновенно вскинул голову волхв. — Так и рыщут, в какую щель со своим богом пролезть! В святилище к богам ходят, грек, в святилище. Одно у нас место для молитв и подношений.

— Мы не ищем ссор с чужими богами, византиец, — твердо ответил князь, — но и своих в обиду не дадим. Негоже чужому богу отдельный дворец строить, когда все прочие в мире и ряде уживаются. Коли желаешь бога своего на нашу землю принести — в святилище иди, с волхвами честно рядись, идола своего там ставь. И не вперед прародителя нашего, Сварога великого, а там, где укажут. А уж коли твой бог пред прочими силу свою покажет, тогда и сам выдвинется.

— Благодарю тебя, князь, — согласился монах. — Я приду в святилище. Однако же, дабы службу свою честно справлять, дозволь мне в детинец к тебе невозбранно приходить. Дабы твое слово в любой миг услышать али слово императорское донести.

Князь переглянулся с воеводой, после чего величественно кивнул:

— Дозволяю!