Милость Келсона - Кэтрин Куртц Страница 13

…потому что родили чужих детей…

Осия 5:7

Напряжение, вызванное возвращением Джеаны, задало тон остатку всего дня. А особенность наступающего вечера никак не могла улучшить настроение Келсона. Нервничая по поводу предстоящего поздно вечером ритуала, он не мог позволить себе даже нескольких часов отдыха в одиночестве, несмотря на то, что одых был ему крайне нужен; ведь, несмотря на то, что Джеана отказалась от ужина при дворе, он посчитал себя обязанным поужинать с ней в более узком кругу. Желая, чтобы ужин прошел на нейтральной территории, он попросил Найджела и Мероду выступить в роли хозяев и распорядился, чтобы ужин подали в их покои. Тем самым он заодно не давал Найджелу слишком задумываться над тем, что должно было произойти поздним вечером. Поскольку он не мог присутствовать на ужине в главном зале, свою роль главы стола он передал Моргану и риченде; частично он сделал это из чувства мести, ведь Морган был в значительной мере сам виноват в таком отношении к королю со стороны Джеаны. С оставшимися приготовлениями вполне могли справиться и Дункан с Дугалом.

Итак, вечером он, вместе с матерью Найджелом и Меродой, сидел за столом в дядиной столовой изо всех сил старался поддерживать светский разговор, несмотря на то, что ему ужасно хотелось уйти куда-нибудь. В столовй было душно – а, может, это просто казалось Келсону, – и он нервно теребил кольцо, оставшееся после Сиданы, пока его мать болтала на давно надоевшие темы. Все ее разговоры так или иначе сводились к ее страху перед Дерини и ее ненависти к ним.

– Так что, когда новости дошли до обители Святого Джайлса, – продолжала Джеана, – я еле поверила своим ушам. Привечать при дворе Моргана опасно само по себе, а уж принять ко двору его жену, первый муж которой оказался изменником, и, похоже, был еще и Дерини…

– Мама, Брэн Корис не был Дерини, – раздраженно сказал Келсон, внезапно обеспокоившись направлением, которое мог принять разговор.

– Но говорят, что он стоял рядом с Венцитом Торентским в магическом круге…

– А рядом со мной стоял епископ Арилан. И что, он стал от этого Дерини – смело возразил Келсон.

– Епископ Арилан? Конечно нет! Но…

– Конечно, не стал. – Эти слова, строго говоря, не были ложью, но их было вполне достаточно, чтобы отвести подозрения, которые могли бы возникнуть у Джеаны в отношении Арилана. – Я попросил, чтобы он и отец Дункан и… Морган присутствовали при поединке, потому что по правилам при поединке должны присутствовать четверо с каждой стороны. Поединок же должен был сосотояться между Венцитом и мной. Мы выбрали тех, кого хотели видеть рядом, чтобы их присутствие придало нам отваги, но, если бы дело дошло до магии, то только я и Венцит могли бы использовать свои магические силы.

– И кто же установил такие правила? – вызывающе спросила Джеана. – Эти неизвестные на белых лошадях? Я слышала о них, Келсон. Кто это был? Это были Дерини, так ведь?

Келсон опустил глаза. – Я не могу говорить о них.

– Значит, это были Дерини, – прошептала она. Она обратила свое сморщенное лицо, полное отчаяния, к брату своего покойного мужа. – Найджел, ты был там. Что ты видел? Кто они? Неужели их так много, что они могут спокойно быть среди нас, оставаясь неузнанными?

Конечно же, Найджел, не будучи посвящен в тайны Совета Камбера, знал обо всем этом немногим больше, чем Джеана, он знал только, что Совет вмешался в происходившее. Но его невнятного ответа оказалось достаточно, чтобы Джеана вновь вернулась к старой, излюбленной ею теме о Моргане, принадлежность которого к Дерини ни для кого не была тайной. Когда она вновь завела разговор о своих старых страхах, Келсон подумал, что очень хорошо, что она еще не знает о прекрасной команде единомышленников-Дерини, собравшейся при дворе.

Она пока еще не задумывалась о Риченде, хотя была очень близка к тому, чтобы догадаться. И, само собой, у не было и тени сомнения в отношении Арилана. Если она узнает, что кому-то из Дерини удалось, оставшись нераскрытым, стать священником и даже подняться до сана епископа, это потрясет ее; ведь такая задача по плечу только самому дьяволу, старающемуся уничтожить Церковь изнутри. Дункан тоже прошел схожий путь, но мало кто, помимо нескольких епископов, знали, что он – Дерини, и винили во всем его родственника-Дерини, Моргана.

Отдельным вопросом был Дугал. За исключением нескольких придворных, которым Келсон доверял полностью – Моргана, Риченды, Дункана и самого Дугала – только Найджел и Арилан знали, что он – Дерини; еще меньше людей знали, что Дугал – сын Дункана: ни Найджел, ни Арилан об этом не знали. Совет Камбера, скорее всего, тоже знал; по меньшей мере, то, что знал Арилан – и не известные им способности Дугала, несомненно, беспокоили их, так же как и способности Моргана и Дункана; но, помимо них, по мнению Келсона, вряд ли кто-то хотя бы догадывался о Дугале.

Келсон сделал большой глоток светлого эля с ореховым привкусом, выставленного Найджелом к ужину – вино могло повлиять на его магическую силу, которая понадобится ему во время предстоящего ритуала – и, пробурчав что-то в ответ на продолжавшийся монолог матери, придержал кубок у рта, чтобы спрятать улыбку.

То, что Дугал оказался Дерини, да еще и сыном Дункана, продолжало греть ему сердце. Это открытие смогла слегка сгладить ужас, охвативший его после убийства Сиданы, случившегося в канун Крещения, всего лишь несколько месяцев назад. Не обращая внимания на занудливое брюзжание матери, он погрузился в воспоминания – и упивался даже тем налетом печали, который остался после того как он узнал о радостных известиях.

Он сидел, сгорбившись, в ванне, установленной перед камином в его спальне, надеясь, что теплая вода избавит его от ужасного холода, сковавшего его душу. Он давно смыл кровь Сиданы со своих рук, но продолжал тупо тереть себя, как будто долгое мытье могло смыть ее кровь не только с его тела, но и с его души.

Как в тумане, он заметил, что в комнате появились посторонние – Морган, Дункан и Дугал – и почувствовал их сочувствие, дошедшее до него в виде теплого, успокаивающего прикосновения к его разуму, целью которого было лишь одно: унять его боль; но в душе его было слишком много боли, чувства вины и гнева, чтобы он мог позволить им разделить ее. Он так и не смог понять, полюбил он Сидану или нет, но, так или иначе, именно оноказался виновным в ее смерти, несмотря на то, что кинжал, нанесший смертельный удар, был в руке другого.