Северная Граница - Феликс В. Крес Страница 13

Сглотнув слюну, девушка посмотрела на лежащего у ее ног алерского «коня»; судя по ее лицу, ничто на свете сейчас не заставило бы ее дотронуться до существа, на которое она сейчас смотрела. Животное размерами поменьше лошади было покрыто мягкими, нитевидными черно-серыми волосами, похожими на плесень. Копыт не было, ноги напоминали скорее собачьи лапы, только странно утолщенные на концах, корявые и бесформенные, со множеством дополнительных суставов; сотник знал, что некоторые из них блокируются или приходят в движение в зависимости от скорости бега животного, а также местности, по которой оно идет. Холка поднималась намного выше зада, так что очертаниями животное несколько напоминало зубра. Оскаленные зубы, между которыми сочилась желтая, подкрашенная кровью пена, ничем не напоминали зубы травоядного, но и клыками хищника они тоже быть не могли. Разбитая топором голова была начисто лишена чего-либо хотя бы отдаленно напоминающего уши. Глаза, расположенные между двойными толстыми складками кожи, торчали в каком-то бело-розовом студне, отчего казалось, что они могут вытечь при любом движении головы. Однако самым жутким и, в некотором смысле, зловещим был вид самих глазных яблок. Это были человеческие глаза. Самые настоящие человеческие глаза. Голубого цвета. Отличий не было никаких.

Девушку стошнило. Рават сделал вид, что не заметил.

— Они очень выносливы и подвижны, но не слишком быстры, хотя могут долго бежать, — сказал он, подходя. — Движутся тише, чем кони, и в лесу чувствуют себя лучше. Для атаки они малопригодны — слишком слабые и легкие, к тому же непослушные. Алерцы называют их «фехсф» или что-то вроде того, слишком трудно воспроизвести… Мы называем их «вехфеты». Ты хорошо себя показала, лучница, — добавил он, поворачиваясь. — Я очень тобой доволен.

Он отступал от собственных принципов, но девушка нуждалась в поддержке.

На краю леса уложили шестерых убитых. Чуть поодаль перевязывали раненых. Больше всего пострадала конница, щитоносцы оказались более защищенными от алерских дротиков. Хотя у серебряных воинов имелось и кое-какое армектанское оружие. Трофейное, естественно…

Биренета и Дольтар вели под руки громбелардца. Шлема на нем не было, его сорвали в бою. С залитого кровью лица смотрел лишь один глаз, нос был сломан и разодран, лоб глубоко рассечен. С виска свисал лоскут живой кожи. Топорника посадили среди остальных раненых. Похоже, он не чувствовал боли, глядя вокруг уцелевшим глазом и словно спрашивая, что случилось, кто он такой и где находится. Однако больше всего пострадал один из конников гладкое острие алерского дротика пробило кольчугу и вонзилось в живот, после чего древко сломалось. Рават разбирался в ранах… впрочем, особые знания тут не требовались. Легионер — не слишком красивый, всегда немного мрачный молодой парень — умирал. Рават бывал с ним во многих походах. Он сел рядом, взял солдата за руку и отеческим движением взъерошил ему волосы.

— Моего коня, господин… добили? Он мучился… Добили?

— Добили.

— Это хорошо, господин. Хороший конь. Хороший солдат, господин… легионер. Не нужно, чтобы он мучился. Правда, господин?

— Он уже не мучится, сынок… Спи.

Солдат закрыл глаза, сжал ладонь командира — и умер.

Рават еще раз взъерошил ему волосы и встал.

С побоища доносились возгласы и смех солдат. Рават увидел двоих топорников, вытаскивающих из-под трупов раненую алерку. Серебряные Племена брали с собой в походы самок. Это было связано с какой-то традицией… собственно, истинных причин никто не знал, ходили лишь всевозможные догадки. Достаточно того, что каждая отправлявшаяся в набег стая брала с собой алерку. Одну, иногда двух.

Внешне самка несколько отличалась от обычных воинов. У нее была более светлая кожа, желто-коричневая, на лице почти полностью желтая. Кроме этого, особой разницы не было. Голова и лицо на первый взгляд имели очень много человеческих черт. В мертвом состоянии алерки были не так уж и уродливы… Их лица отличались широко расставленными глазами и удлиненной формой; неподвижные, они не вызывали отвращения. Однако кожа скрывала мышцы, действовавшие совершенно иначе, чем человеческие, и мимика алерки была до такой степени чуждой, что попросту отталкивала, приводя в ужас. Более того, эта чуждость как будто разрушала весь установившийся порядок вещей, вызывала приступ почти неудержимой ненависти и гнева, в голову нормального человека приходила единственная мысль: убить! Уничтожение, превращение этого лица в ничто — единственный способ хоть как-то восстановить равновесие.

Солдаты разглядывали добычу. Алерка металась в тяжелых руках топорников, подвижные тонкие губы складывались в невероятные гримасы, обнажая очень мелкие, разной формы зубы. С длинного, буро-красного языка в огромных количествах стекала слюна, у алерцев это было проявлением страха. Существо что-то выло и кричало на своем гортанном, непонятном языке. Вконец разозленный рослый топорник вырвал алерку из рук товарища, после чего, не отпуская худую, снабженную вторым локтем руку, развернулся вокруг собственной оси, раскрутил тело над головой и со всей силы ударил о землю. Ошеломленная ударом и болью, самка беспомощно корчилась, словно муха без крыльев и половины ног. Выломанная из сустава, размозженная в нескольких местах рука выглядела так, будто ее прицепили к совершенно неподходящему телу.

— Убить эту тварь! — приказал Рават. — Приготовиться к маршу!

Но солдаты еще развлекались. Им хотелось показать Эльвине, как выглядит «алерская девушка», как будто бледная, все еще сражающаяся с тошнотой лучница испытывала хоть какое-то желание разглядывать новое, на этот раз живое чудовище. Самку перевернули на спину, содрали с нее остатки кожаной одежды, обнажив три пары торчащих, словно камешки, сосков, которые венчали плоские, расположенные рядом друг с другом груди.

— Кончайте! — повторил сотник.

Подошли Биренета и Дольтар.

— Все! — рявкнула женщина. — Конец забаве!

Растолкав солдат, она наклонилась, схватила алерку за горло и поволокла, как тряпичную куклу, в сторону леса. Дольтар тремя ударами топора отрубил невысокую ветку. Биренета схватила в два раза меньшую ростом, все еще оглушенную, слабо сопротивлявшуюся алерку за шею и между ног, после чего насадила ее животом на торчащий из ствола обломок. Окровавленные щепки вышли из спины. Алым потоком хлынула кровь, отказали мышцы, удерживавшие мочу. Насаженная, словно червяк на палочку, самка пронзительно выла, судорожно сжимая рукой торчащий из тела сук; другая рука, сломанная, безжизненно висела, подергиваясь в ритме судорог. Постепенно судороги ослабли. На землю обильно хлынула кровь. Хриплое, неразборчивое кваканье было единственным признаком того, что алерка еще не сдохла.

— Ладно, хватит! — снова повторил Рават. — Выходим!

Он не увлекался подобными забавами, но не видел причин, по которым следовало бы запретить это солдатам. Однако сейчас время поджимало. Продолжать сидеть посреди побоища было неразумно; где-то в лесу, да и в степи тоже, еще блуждают недобитые остатки стаи… Поэтому сотника так раздражало временное ослабление дисциплины, — впрочем, подобное поведение свойственно воинам после победоносного сражения. Он направился к своему коню — и увидел Дорлота. Кот сломя голову мчался вдоль края леса.