Городские ведьмы - Юлия Перевозчикова Страница 13

Когда экскурсия по пустой квартире с «евроремонтом», сделанным человеком, слишком увлеченно читавшим модные журналы, закончилась, Таня и Марьяна не торопясь пошли по берегу канала, стараясь не наступать на многочисленные собачьи кучки, разбросанные там и тут. Марьяна с жаром рассказывала про свою последнюю сделку. Это, конечно, занимательно. Иногда как детектив или приключенческий роман. Но уже надоело. Есть и другие темы для разговоров. Последнее время у Марьяши, по мнению Тани, развился синдром агента. Или менеджера. Она только и говорит, что о делах. И глаза стали «агентские». Точнее, взгляд. Даже не оценивающий, а измеряющий какой-то. Таким взглядом хорошо мерить квадратные метры и высоту потолков, прикидывая стоимость квадратного метра. Интересно, а на Колю и своих мальчиков подруга так же смотрит или иначе? Удивительно, думала Таня, Марьяна внешне почти не изменилась с тех пор, как они познакомились на вступительных экзаменах в ЛИАП, слегка раздалась в бедрах после второго мальчика и чуть округлилась, но в целом осталась такой же. Зато характер окреп. Застенчивая румяная девушка из Таниной юности уступила место напористой деловой женщине. Раньше общаться с Шахновской, в девичестве Райской, было куда интереснее. Трогательную и смешную Райскую хотелось защищать и опекать, как пушистого птенца-слетка, слишком рано покинувшего родительское гнездо. Впрочем, ощущение, что держишь в ладонях доверчивую невзрослую птицу, возникавшее при общении с Марьяной, по прошествии лет никуда не пропало, просто немного смазалось. Шло ненавязчивым фоном. Пока в подруге еще можно опознать нечто беззащитное и безоглядное, несмотря на то что Шахновская старательно это скрывала. Таня давно подметила, что хорошие люди не меняются. Взрослеют, обрастают кожурой, но все равно те же. До Марьяны Таня подруг не заводила. Среда, в которой она обитала, не располагала к дружбе. С самого детства Татьяна, как зверек, чувствовала людей. Опыт спортивной борьбы, всяческие соревнования, сборы, лагеря, которые она терпеть не могла и куда ее частенько отправляли, очень хорошо помогли ей разобраться, что ей нравится в людях, а что нет. Сильно развитый бойцовский дух она не любила. В лагере, в спортивной школе она ни с кем не сближалась, и одиночество не мучило ее. «Сама по себе девочка». С кем хочу, с тем играю. А могу и одна. Марьяна была первой, с кем Тане оказалось комфортно. От невысокой девушки с застенчивой улыбкой исходил какой-то редкий фон порядочности, чуть ли не на генном уровне. Может, все дело в прадеде кондитере? Тот умер от голода, работая в блокаду на хлебозаводе, потому что не умел красть. А может, в том, что Марьяна Райская росла, как Таня, «сама по себе девочкой»? Или просто соответствовала своей девичьей фамилии и была немного ангелом? Обычным питерским ангелом, маленьким обломком старого городского менталитета? Эту особенность новой Таниной подруги подмечала не только она, но и другие тоже. Кое-кто даже не прочь был воспользоваться. Например, проныра Элла Сухова, взявшая Марьяну в оборот на первом курсе. Эллочка (а она настаивала, чтобы ее так называли) – девушка из семьи военных. Папа – подполковник авиации, мама – врач. Эллочка приехала в бывшую столицу совсем юной, сразу после окончания школы, как только отец оставил службу. После изрядных скитаний по военным городкам необъятной родины родители девушки наконец смогли вернуться в родной город отца. Осели, получили хорошую квартиру на безнадежно «спальном» юго-западе. Блестящий, холодноглазый Санкт-Петербург, а тогда еще Ленинград, ослепил бедняжку Сухову. Честолюбивая дочка военного летчика захотела, ни много ни мало, завоевать странный столично-провинциальный город. Или как минимум освоить. Задача оказалась не простой, поэтому Элле Суховой понадобился помощник. Или помощница. Она зорким оком высмотрела подходящую кандидатуру и железной хваткой вцепилась в Марьяну с ее безнадежно питерским нутром. Суховой Шахновская, а тогда еще Райская, подошла по всем статьям в качестве проводника и путеводителя, а также простодушного аборигена, с помощью которого можно изучить нравы здешних мест. Вроде ничего плохого – любому нужен друг на новом месте, – не будь Эллочка такой стервой. Ей было мало, что Марьяша водила ее по интересным местам, театрам-музеям, компаниям, ей хотелось блистать на ее фоне. И она пыталась блистать. Ей никто не мешал. Маленькая, крепкого сложения Райская хоть сама себя красавицей не считала, совершенно не страдала по этому поводу. Потому что нравилась. Она была милой, простой, обаятельной девушкой с чувством юмора и хорошо развитой речью. Управляемой и деликатной. С чувством собственного достоинства, но без гордыни. С ней дружили, симпатизировали, уважали. Доверяли. Лучезарная длинноногая блондинка Эллочка, обладающая цепким умением «хорошо устраиваться», быстро подметила Марьяшину излишнюю воспитанность, комплексы, беззлобность и необидчивость и ловко манипулировала ею, заставляя служить себе, любимой. Конспекты под копирку, ночевки у Марьяны, обмен вещами без отдачи, бесконечное «Не одолжишь десятку до стипендии?». Райская испытала на себе весь набор женских ухищрений под маркой: «Мы же подруги!». Когда Эллочка наконец рассталась со своей изрядно разрекламированной девственностью, ее понесло во все тяжкие. Если раньше она стремилась попасть в чужие компании, то теперь провинциальная звезда стала заводить свои. Довольно сомнительные. И тащила туда Марьяну. Таня решила вклиниться. Райская, по ее мнению, нуждалась в защите. Однажды она бесцеремонно «упала» девушкам «на хвост». В тот вечер подруги направлялись в гости к какому-то странному типу, «художнику по дереву». Их позвал Эллочкин обожатель, уверяя, что художник гениален и крайне импозантен, внешне – вылитый Вильям Шекспир. Точнее, позвал Эллочку и попросил прихватить подругу для хозяина, чтобы он мог провести ночь «с толком». Правда, это обстоятельство выяснилось уже по прибытии. Поначалу Сухова разрекламировала мероприятие как высокоинтеллектуальную вечеринку с просмотром произведений искусства в жанре авангарда. Место, куда их пригласили, оказалось огромной запущенной коммуналкой на Петроградской стороне, а художник – маленьким плешивым сластолюбцем, сразу увлекшим девушек в уголок мастерской. Для просмотра «произведений», надо полагать. Занимался «Вильям» выпиливанием украшений из обломков веток, подобранных в ближайшем парке. Свои поделки он сдавал в художественные салоны. На что и жил. Поэтому пожалел для девушек даже деревянных колечек, так им понравившихся. И еще отливал свечки, используя пластмассовые детские игрушки в качестве формы. На подоконнике выстроились в ряд восковые попугаи, зайчики и чебурашки. После долгой и обстоятельной демонстрации творений «Шекспир» перешел к главной части программы – достал пачку дефицитных в то время порнографических журналов и стал показывать Тане и Марьяне, дабы пробудить в девушках чувства, отличные от эстетических. Таня, у которой уже были отношения с Вешкиным, снисходительно улыбаясь, равнодушно просмотрела «шедевры эротики». А шокированная Марьяна досмотреть не смогла – вышла в коридор. Где Эллочка и ее парень целовались в темной нише громадной прихожей, дожидаясь, когда хозяин уломает или Таню, или ее, чтобы можно было упасть на соседнюю койку. Подразумевалось, что девушка, не охваченная мужским вниманием, просто уйдет по-английски, тихо и не прощаясь. Но Марьяна помнила, как Танька перед просмотром бессмертных творений шепнула: «Не вздумай уходить одна! Свалим вместе». Миновав сладкую парочку, одинокая и печальная она отправилась покурить. Было грустно и обидно совсем не оттого, что никто не обратил на нее внимания. Художник ей ужасно не понравился с первого взгляда. А журналы тем более. «Все-таки Элка – сволочь! Выставка, авангард! Знала же все! Если бы Танька с нами не пошла, чтобы я сейчас делала? Пешком одна домой шла через весь город? С этим уродом точно бы в постель не легла. Да и с какой стати? Нет, Сухова уже все границы перешла!» – впервые трезво оценила подругу Марьяна, открывая обшарпанную дверь на кухню. Там горел свет и воевал с подгоревшей яичницей высокий длинноволосый парень в нелепом свитере. Яичница, намертво прилипнув к горячей сковороде, никак не хотела перелезать в тарелку.